Выпуск №5
Автор: Мария Алёшечкина
Из Сведенборга
Мчалась ржавая «Нива» на всех парах,
Я в дорожный «вписалась» знак…
И с тех пор в рыжеватых живу горах,
Где колышется яркий мак.
Остролистый кустарник дремуч, блестящ —
И о чём-то шуршит морском…
Южный день! Я швырнула в ущелье плащ,
По горам бродя босиком.
В небе солнце — а может, это луна:
Вечный свет, незакатный блеск…
В сердце гор — изумруд, из его зерна
Всё мощней вырастает лес.
Здесь дороги, ведущие в города —
Словно шёлк или гладкий слог…
Только знаков дорожных здесь никогда
И никто отыскать не смог.
Стрелок по имени И
Над городом туча — а может, гора,
И в ней, как в чёрном шатре,
Гремят, самоцветы гранят мастера,
Алмазы горят в горе.
И в эту твердыню, и в эту скалу,
Заботы забыв свои,
За звонкой стрелою пускает стрелу
Стрелок по имени И.
Потоком сверкание рушится вниз,
На крыши домов, машин,
На каждый порог и на каждый карниз,
На город моей души.
И чудо — серебряной стала гора!
Должно быть, стрелы свои
Из лунного выковал серебра
Стрелок по имени И.
В блеске моря
Сперва был шторм. Меня носило море.
Потом был сонный блеск утихших вод.
Сиянье ночи, яркость дня… Но вскоре
Растаял в блеске их круговорот.
Должно быть, освещало воду пламя
Луны и звёзд — хрустального костра…
Безбрежные рассветы куполами
Вставали, полыхали вечера…
Но это всё детали. В белом блеске
Они сливались в линию огня,
Что ветер дня — горячечный и резкий,
Что звёздный штиль — на смену ветру дня…
И вот однажды на песок прибрежный
Меня, сверкая, вынесла волна…
На мир людской гляжу я безмятежно,
А вижу блеск — без края и без дна.
Анархистское
Летел, как бабочка, во тьму
Состав прокуренно-пропитый.
Мечтал Махно взорвать тюрьму,
Но не хватало динамита.
Цвела сирень в родном краю,
А в неродном цвели кокосы.
И про анархию в раю
Философ говорил матросам.
А мимо в шапке набекрень
Скакала пьяная Маруся,
Засунув за ухо сирень
В каком-то предвоенном вкусе.
И неожиданно просты
Казались в блеске лунных красок
Её небесные черты —
И пара густо-чёрных масок.
Руда, месторождение зари…
Руда, месторождение зари…
Как Дракула, в коротком поцелуе,
Всю вечность длящемся, бери, бери,
А твой огонь просить не стану всуе.
Он мой по умолчанью (вот в чём суть!).
В тебе его немыслимые реки.
Решив зари однажды отхлебнуть,
Становишься источником навеки.
Сперва в тумане видишь силуэт…
Сперва в тумане видишь силуэт.
Потом цвета яснее проступают…
Так Ангелы порою поступают,
Чтоб нас не ранил слишком яркий свет.
И вы знакомы лишь минуты три,
Но вдруг янтарь находишь у ограды,
Увитой чем-то вроде винограда…
Верней — увитой розами… Смотри,
Смотри, через нее волною — сад!
И тут все время полдень! Ты заметил?!
Ведь обитает в неприступном свете
Тот, Кто затеял этот маскарад.
Стародавний алхимик
Стародавний алхимик, создавший багровый бальзам,
Записал в дневнике: «Это средство Врата открывает».
«Чушь. А может, метафора», — так мой знакомый сказал. —
«Мы же взрослые люди, и Врат никаких не бывает».
Не хотела я верить, да только и вправду – проста
Наша жизнь, и векАми основа ее неизменна…
А весною исчез мой знакомый. «Ушёл во Врата.
И вернётся в июле», — сказала жена его, Лена.
Он вернулся в июле и камень какой-то нашёл —
Раскаленный, цветной – философский, наверное, камень…
И сказал: «Я был прав. Не бальзам, а с водой порошок.
И отнюдь не Врата, а Расщелина между векАми».
К востоку от сумеречных лесов
Я пришла к тебе в сон, как бесплотный странник,
Притворяясь то тенью, то птичьей трелью.
Я увидела степь, дым в далеком стане,
Где кочевники бдят над огнем апреля.
Май ли, март ли, огонь здесь — и власть, и сила.
Звезды близко, зеркальной горят огранкой;
Я вгляделась — и грань меня отразила
Босоногой да смуглой — почти цыганкой.
Степь — гладь моря… Стоп!
Я себя выдала с головой,
Проморгав, где сон мой начался — где кончился твой.
Кстати, это место напоминает рай.
Я взяла тебя за руку и говорю — давай,
Пойдем, я покажу тебе то, что за гранью слов —
В мире моем, простирающемся за край
Моря, к востоку от сумеречных лесов.
Шарлотта и единорог
У маленькой Шарлотты над камином
Сверкает золотой единорог.
Тень рога, тень Шарлотты воедино
Сливаются, ложатся на порог.
В саду цветет сирень, поют сирены
Над озером, зеро его полно
Бесчисленными звездами Вселенной,
Сливающейся с озером в одно.
Шарлотта в сад выходит спозаранок,
В ее глазах еще горит камин,
А день уже достраивает замок
Над искрами полуночных руин.
И сморит он, задумчивый и синий,
И думает, раскос и светлоок,
Что, может быть, Шарлотта на камине,
А в сад идет ее единорог.
Руды железной притяженье…
Руды железной притяженье…
Слезится ночь, горят костры.
Озноб и головокруженье
На спуске в нижние миры.
Сюда, где корень бурь таится,
Где гром грозы — как сердца стук,
За мною вслед влетела птица
И осветила все вокруг.
Дым битвы, почвы достоверность,
Дрожь пальцев, древний хвощ во льду…
Я поднимаюсь на поверхность,
Добыв железную руду.
А в марте взорвалась луна
А в марте взорвалась луна,
Меня осколком зацепило;
Держась за шаткие перила,
Стояла шаткая весна.
Звенела шаткая земля,
А за домами восходило
Ночное новое светило,
Как звонкий парус корабля.
Мой мир — он проще, чем пять-ю-пять…
Мой мир — он проще, чем пять-ю-пять,
И даже — чем дважды два.
Не нужно усилий, чтобы понять,
И не нужны слова.
Он прост, как движенье — движенье сквозь.
(Условны стена и дверь).
Сложней даже в стену забитый гвоздь.
Войди (и поверь, поверь)
В мой мир, где к небу летит река,
Встающая на дыбы,
В мой мир, где алые облака
И огненные столбы.
У неё были рыжие волосы средней длины…
У неё были рыжие волосы средней длины
И кручёные серьги из кремово-белых ракушек.
Он ей стих посвятил — где-то, кажется, после войны.
Эхо летней грозы грохотало отчаянней пушек.
А за этой грозою гремела другая гроза —
Были грозы в июле (так странно!) почти непрерывны…
Стих сложился во сне. Под балконом светилась лоза.
Электричество в воздухе… Ливни… Душистые ливни…
И дымился в то лето вулкан, и река разлилась,
И созвездье Волос Вероники сияло из дыма…
Были волосы — рыжими… Может, какая-то связь?..
Да, была… Есть и, кажется, будет… Навек нерушима.
Монахиня Анна
У монахини Анны заботы, дела.
За зарёю заря догорает дотла.
Монастырский устав — нерушимый гранит.
Монастырь на холме над рекою стоит.
День за днём из окна — только синяя гладь…
И как будто вдали, и рукою подать…
И монахиня Анна от синей реки
Утекает в миры, где морей маяки.
В небесах над Землёю — миров миллиард.
Для маршрутов не хватит и тысячи карт.
Есть миры, что просвечивают на заре
Сквозь часы на стене и скамью во дворе.
Жизнь монахини Анны полна до краёв,
Хоть снаружи буран, хоть концерт соловьёв.
Но секрет её странный за стенами скрыт…
Монастырский устав — словно древний гранит.
Воспоминание о посёлке Северном
В пестром стогу иголкой,
Вишенкой в шоколаде
Ласковый свет посёлка,
Дремлющего в Замкадье.
Яркий в небесной сини
Дом, позабытый ныне…
Радуги нотных линий,
Бабочка на гардине…
В кухне ремонт бы сделать…
В съемной — смешно пытаться.
Линия номер девять,
А этажей — семнадцать.
Полночь, гитары струны…
Это же я когда-то…
КрУжатся, реют луны…
Все ли они крылаты?
Сколько в процентах, точно?
Не сосчитать в процентах…
Вот я шагаю ночью
С позднего рок-концерта.
Дом — как маяк над морем,
Над номерами линий…
Сумрачно в коридоре…
Дом — словно грот в пучине.
С грязной горой посуды,
С пиццей грибной к обеду
Дом — как мираж, покуда
Утром я в офис еду.
Дом — как мираж в пустыне,
Дом — словно грот в пучине…
Яркий в небесной сини,
Он не забыт и ныне…
Высь там, как в праздник елка,
Блещет все ночи ради
Северного посёлка,
Сказочного Замкадья.