Прежде
 
 
Ребенок лупит. Жесткий колобок головы ускользает, как угорь.
Все разукрашены светом. Штора. Свалка из стульев и иной светлой мебели, сцепленной с створками.
Склонная к дереву тень погружается в стеклянную ночь, ее подпирает большая белая буква Т. Чуть выше, непосредственно под небом, мерцают мансарды ледников.

 
 
Утро
 
 
В плюще по локти
 
 
Ящерицы фасада в небе древесной коры, где хлопает ставней окно. Яркий фронтон в проёме перевала, день, отхлынувший под навес.
 
 
На почве — отложенная жизнь, останки леса меж оболочек света.
 
 
Глаз восходящий.

 
 
Открытое море
 
 
Голова горизонт
колено
надрезано белой нитью света
 
 
оконные рамы и ветви смешались в сите
 
 
день вновь берётся за иглу
грудь
комната смутных волн

 
 
Поток
 
 
Я зажат чёрным изгибом
всё стирается
дерево
всё, в чём есть нечто звериное

  огонь медленно охватывает холодные пространства
сиденья в порту на недвижных волнах
 
 
лампу в наморднике
 
 
комната что рухнула вместе с тобою
молча
по истечении времени снова заговорила
 
 
зимой.

 
 
Дом сделан из спресованного воздуха. Впавший в сон или зашедшийся в крике. Уголья или лужа. Шлем дерева. Звёзды и холод держатся друг за друга железными крючьями.

 
 
Портрет
 
 
Локоны
и этот глаз что пробирается шаг за шагом вперёд
 
 
в неизвестном мне глазу шествую я
 
 
эти слова глухи
это осколки лампы я их не понимаю

  земля груба

возможно мне не достало терпенья

  голова темна
к настоящему.

 
 
Планета исходит снегом
громадная мель
белая как солнце

 
 
Свет мешается с бочками, строем стоящими
у стены с её оконным рамами, в свете дня отражённом в снегу и воздухе,
что дышит соседскими ноздрями.

 
 
Деревья
 
 
  День
или
мое дыхание
что изнашивается
мельчает
за шторой
трепещущей
всё
чернеет
огромные гвозди земли
сырой.

 
 
Тень. Пепел. Подмостки заледенели. Несговорчивая сердцевина дерева треснула.
 
 
Я стою в воздухе леса.

 
 
                                                  Когда прогорел костёр и в лесу остаётся лишь это небо, которому достаточно дуновения, чтобы рассыпаться пеплом, тогда ночь исходит снегом.

 
 
Речение
 
 
Всё претворяется в слово
земля
галька
 
 
во рту у меня, под моими ногами
 
 
человек начал снова
дал сдачу
камнями
деньгами
золотом
 
 
монетой слов и шагов
 
 
то, что я говорю тебе, тебя смешит
 
 
золото
 
 
безымянное, что разменивает меня
  живьём.

 
 
Блокнот дыхания
 
 
Белый камин
прогорая
следует за шнуром
 
 
свет никнет с ветром
 
 
как огонь в клетке

 
 
всё, чем владею
возвращается ко мне
 
 
тяжко
 
 
быть
 
 
землей
смеха ради.

 
 
Не приближусь к слепящему дню ни единой личности.

 
 
Хлеб
задремавший в волнах
 
 
ледяная надежда.

 
 
Тихо звенит будильник
В сердце земли.

 
 
Земля разговаривает. На земле вспыхнули камни, это солнце прошло.
Между каждым вскриком вновь проявляется голова.

 
 
Навалиться всем собственным весом на самое слабое слово, дабы оно взорвалось и выдало с головой своё небо.

 
 
Выходя с поля — пылающая белая лошадь.                    Умеряет
тележку.

 
 
Вот петух. Собака. Во дворе разорённом телега. Изо рта течёт струйка пара.
Окрашенная ржавчина от вон того обруча.

 
 
                                                  Слово переживёт стих, исчезнувший с солнцем.
Я стою пред самим собою и необходимо пройти.

 
 
Дом свеж как бумага, устроился у бедра.

 
 
Расширение
 
 
Да прояснеет свет до глубины, раздвинет свои белые стены и
укроет их потолком. Комната. Спокойный глаз бумаги.
Сухая дверь.

Изнанка огня пылает в комнате. Воздух гладок, лишен узлов.
Заморожен – с лицевой стороны .
 
 
Кровать задвинута в угол. День огранён.
 
 
Ничьё окно выходит на свежесть, не накреняясь.
 
 
В другой комнате светлеют ставни.

 
 
Протянутая рука в двух этажах от земли, в дыхании.

 
 
Пожар
 
 
Открытый дом пылает. Оконные рамы, в свою очередь, отрываются,
Потом плавятся.
 
 
Пылает ствол, воткнутый на лугу.
 
 
Огонь касается столбов с колючей проволокой, земли, что вертится.
 
 
Белые камни звенят под ногами. Задыхающийся под тёмным пятном каблук, каблук, дробящий головни.
 
 
С той стороны края леса, ветер снова начинает греметь, вертеть круглую тетрадь.

 
 
Комната
 
 
Я видел дверь, пылавшую глухой ночью, как солнце.
 
 
Я не могу выйти из комнаты прежде, чем она сама, комната, земля, не станет гребнем вала земли.
 
 
День добирается до простыней, белая ткань занимается светом. Слепая стена, глухая.
Над этим безмолвным огнём — щебень, огромная чаша рассветной воды.
Дымное пепелище пожирает небо в тиши, как планер.
Необходимо сказать, ни криков, ни голосов нет. Всё молчит вовне, в голове, на земле и в камнях.

Терпкий свет первой лампы.
 
 
Красный лемех. Огонь без жара, замерзший свет, тепло лишенное голоса.
 
 
Мы идём в набухших свитерах, в глухой волне.
 
 
Пока земля не рассыпается снежной крупкой, пока она без мух, без тепла.

 
 
Пёс во дворе – щербатая лужа, и голос его сиплый, как голос скалы, хрипящей дыханием ночи.

 
 
Диктант
 

Следовало, наверное, принудить себя к этому диктанту. Но ничто не принуждает меня. Внешнее индифферентно. Ветер позволяет это.

1

Свежий рот утаптывает воздух. Ночь прокручивается еще раз.
Мой путь снова лежит в снегу. Когда я поворачиваю голову, появляешься ты, как нечто дикое.

 
2

                                                                                          Огонь
или окно на снежном склоне.

 
3

Идти – как мы разговариваем – непрестанно. Не продвигаясь ни на шаг.

 
4

                    Туча накрывает дорогу черной тучей, черно дыхание в преддверии зимы.

                                        Я удерживаю голову над почвой, полной кусков животных и камней.

 
5

Упряжь соскальзывает с плеча земли. Два бича с холодными звеньями.

                    Земля проявляется всюду, где я сажусь на мель.

Это не завершённое существо, но нечто, что дышит. Слышно его дыхание. Видны все его дела. Камни, голые, как деревья. Как земля.

 
6

Я провожу ночь на земле

со словами, что пребывают холодными в ожидании, быть может, первого часа дыхания.

 
7

                                                  Если я выхожу из дома, я – прочитан.
Сколько раз бывал я землёю, много раз словно слово.

 
8

Красная рукоять. Лезвие воздуха. То,чем я есмь,намного ещё холодней.

 
9

Низина, чей голос низок, претворяет меня в почву.

 
10

                                        Оперевшись о воздух

                              с посудой

                                        повсюду,
                              где воздух кончился.

 
11

День
чья рука
  сжимает меня

я дышу вместо него

разматывая
холодный путь

наружу

до самой почвы

это не мой огонь
это чужое тепло

его небо

в котором мы заперты.

 
12

Холод это холод комнаты, окружившей золото, когда я его зажёг.
 
 
                                                  Чернила тоже выцветают, я их разогреваю, по мере их
высыхания, своими покрасневшими руками.

 
 
Сухая природа
 
 
Переводить проторённую колею, колеблясь в нежном кильватере ясного золота крыши, в ту что вбиваю гвозди.
 
 
Земля горла.
 
 
Существует рука, завербованная в камешки, некое колесо тут, в лесной поросли, зёрнышко, зажатое волокном соломы, что перекатывалось в ноздрях дороги. Животные толкаются о загон. Камни, отрезанные от собственной тени, останавливаются на дне.
 
 
Я выхожу на воздух в последний раз.
 
 
Я вижу целый кусок неба, подвешенный вдали от гвоздя.
 
 
Взрыв петуха.
 
 
Я жду, голова наполовину замкнута, монетки огня запятнают стены. Мирный пешеход продвигается вперёд на ветру, с хлебом в руке. Дорога несёт его вперёд, вплоть до неба, что перекатывает своё зерно. Грузовик с зерном тяжело пробуксовывает.

 
 
Швартовка
 
 
Толстое вервие деревенских дней
  связало меня
я изнашиваюсь
покрыт железной коркой
и как и я
день захлопнулся
моя рана
погребена
полоса деревьев
по диагонали
и воздух
на крюке
что бросал нас в дрожь
поверхность земли
я глух
и гладок
я не понимаю слов дерева
которое иногда продолжает говорить
выше купальни
устроенной на лугу
как холодный жёлоб
откуда день выйдет

целым.

 
 
Избранные фрагменты
 
 
Увядший сборник
 
 
землю следует видеть грудью
 
 
порою — петух
 
 
густые ветви в небе
 
 
если бы стекло могло сжиматься, то получился бы я
уголок пригорка, где исчезает почва

мои носилки
как руки

вдруг поле кричит
 
 
пёс ближе неба
рысью ветра посуху
смеётся

обесцвечивает вершину
белое сердце
где начинается вновь земля
 
 
я так далеко
что мои губы ссохлись.

 
 
Разве что
с воздухом
сверху
что я накрываю
требуется много дорог
чтоб продвигаться вперёд
живой
я окучиваю земли
слабо
как зерно
не виден
руль
слеп
и издалека
 
 
сияющий день
 
 
движется вовсе не внешнее
это мотор
меня самого

 
 
Эта комната
 
 
я беру день как листок бумаги
я его комкаю
 
 
образ человека вырезан в его земле
 
 
гром открывает глаза
внутри стен
 
 
трава
с тех самых пор, как она существует,
я привожу и её в движение
 
 
существует лишь комната
без места
откуда уже не выходят
одно окно
и весь свет из него
 
 
стены
дверь в которую входят
которую не преодолеть
 
 
я узнаю мою комнату
её страну.

 
 
Кто говорит
 
 
Синий сундук
украшен утренним дубом
 
 
зажжённый камень
 
 
говорит небо
 
 
воздух израненный бороной
лишился рта
которым можно кричать

он идёт
 
 
сквозь мой
иссохший рот
 
 
такие шероховатые реальности
 
 
я повинуюсь их огромным словам
 
 
я узнаю свой голос.

 
 
Я почти ничего не вижу
 
 
Бумага которую я разрезаю
влажна
гора почти скрыта надев белый стихарь

слова успокаиваются
и вновь обретают
своё место
 
 
воздух горячее кожи
 
 
я выхожу наконец
 
 
  не я проложил эти улицы
 
 
всё существует с такой силой
и далью
что я могу отпустить мою руку

вовне