Выпуск №6

Автор: Игорь Сид

 
Часть пути через горы
к городу по имени Константина
школьный автобус бережно ехал над пропастью.
Было очень страшно, и страшно весело,
пропасть извивалась как змея.
Мы всё ждали, пропасть закончится,
     и она иногда кончалась,
но у города Константины
свернулась внезапно в петлю.

Окольцованный город
не был похож ни на что:
вместо улиц
под окнами города Константины
лежала бездонная пропасть.

«КОМУ ЦВЕТЫ?! СВЕЖИЕ, ЖИВЫЕ ЦВЕТЫ!» —
цветочницы продавали букеты
     прямо над пропастью.
Барбекюшники освящали уксусом мясо,
и одна капля упала в пропасть,
но что с ней было дальше, не знаю.

А в одном окне я заметил старого бербера
с сигаретой в руке.
     Он ответил кому-то в комнату
и, выпростав наружу загорелую костлявую руку,
стряхнул
пепел
вниз.

Искры падали так долго, что я догадался:
они не погаснут до Судного Дня,
до самого дна
бездонной пропасти,
и останутся тлеть там всегда.

Старик бербер был так дряхл, что казалось,
он начал курить ещё в плейстоцене,
а сброшенного им за всю жизнь пепла
должно хватить на автономную преисподнюю
повышенной пенитенциарности,
миллиардов на семь огнеупорных грешников,
а старик тут как бы уже ни при чём.

Прошли годы,
давным-давно я уехал из Алжира.
Забылся город Константина,
забылись цветочницы и даже старик курильщик,
но осталась пропасть.
Бездонная пропасть осталась.

Где бы ни шёл, я всегда шагаю над пропастью,
и мне всегда очень страшно и страшно весело,
ведь один неверный шаг – и всё.

Друг-поэт говорит, пропасть это метафора,
но метафора чего, я обязан разобраться сам.
В его стихах теперь есть образ
     Женщины-Пропасти –
вариация на тему, и приятно,
что о притяжении пропасти он узнал от меня.

Ладно… Поэты, им только дай сочинять о бабах,
рыцари Прекрасной Бабы
инвариантны в своих стихах.
А я как дурак
всякий раз, закрывая окно диалога,
остаюсь с пропастью один на один.

И это «один на один»
     вызывает смутные подозрения.
Быть может, просто трещина в моём сердце
наливается силой, прорастает в мир?

Но за всех, с кем сближает жизнь,
     я с тех пор в особом ответе.
Риск поделиться пропастью –
     не то, зачем сходятся люди.
Не каждого волнуют сухие метафоры
и кустик каперсов на самом краю.

И всё мне кажется, пропасти
     с годами становится больше,
хоть выставляй на продажу: «КОМУ ПРÓПАСТЬ?!
СВЕЖАЯ, ЖИВАЯ ПРОПАСТЬ!»
Но самое дорогое разве продашь?

И когда я встречаю других,
     кого преследует пропасть,
меня толкает к ним общность судьбы.
А может быть, обречённость, или просто азарт.

Но порой я вижу в чьих-то глазах
падающие искры бездонного страха:
слишком много пропасти будет вокруг,
если
нам
сойтись.

… Странное дело, однако – мама уверяет,
я не был на той экскурсии в Константину:
заболел накануне, наверно. Я и сейчас так делаю
перед любым путешествием,
     в тайной надежде на отмену.

Где же тогда случилось заражение пропастью?
Много ли стоит испытатель кривых маршрутов,
запутавшийся в собственном,
     простом пути?
Есть чему посвятить весь остаток жизни,
и возможен следственный эксперимент.

Я должен пешком пересечь Атласские горы,
змеясь вдоль расселин,
     рассчитывая каждый шаг.
Кустик каперсов над обрывом
     будет мне секретной вехой,
а провожать меня будет на всякий случай
влюблённая пара хищных птиц,
судя по всему – стервятников,
в синем раскалённом зените
на пути к Константине.

10.03.2019