Выпуск №8

Автор: Наталья Черных

 
ВИДЕНИЕ 1

Пленные (или рабочие) девушки, шесть коек в комнате,
Есть и помада, и средства для тщательного ухода, и тесты,
Ждут, тонкие смуглые ножки-опята, женские, несостоявшиеся растенья,
Иногда им позволено быть в магазине, приходит автобус, и весело.

А она, мать их, еще молода-хороша и блистает, она говорит как богиня,
Ей все удается, она золотая успешна, и мальчик ее, а на самом-то деле мужчина,
Мальчик ее гениален, и ей во всем помогает. И все же она хороша как никто.
Но профиль вдруг замер, и платиной грива застыла, была ювелирная смерть.

Где в этом надрезанном яблоке-мире множество семечек, прежних вещей,
Не найти; а коммерция новые корни и ветви пустила.
Пока не намозолишь глаза, не зауважают. И потому мешковатый,
Нелепый и странный, чужой в этом яблочном мире, пришел.

Ему жалко мертвую статую из совершенной платины, он выпустил девочек,
Он понимает: им лучше не будет, чем в этом плену; и они постареют.
Но он пожалел, и он выпустил. Мальчик же плакал: зачем?
Все бы умерли вмиг молодыми, все были бы счастливы.
Нет.
Мальчику жалко жизни своей, но страшного с ней ничего не случится.

 
ВИДЕНИЕ 2

Не беспокоить соседей (вещь, непонятная нынче),
И все же: чтобы не беспокоить соседей — не включать свет.
От того, что в комнате этой сейчас происходит, вылетят пробки.
Да, они с крыльями, молниевидными, прозрачными крыльями, пробки.
Мир этот знает лишь сумеречный свет, глубокий и мягкий, холодный,
Как если бы жить на большой глубине и дышать не водой.
В этом рассеянном свете столько вещей, столько предметов,
Что свет истощился и распят лучами крестообразно на каждой.
На каждом.
А ты здесь один, и так хотелось тебя увидеть еще раз, и вот — этот мир.
Так хвойную лапу за руку держать, так разворачивать всю новогоднюю ель
(это кулиса, неведенье пространства и времени), но вот совершилось.
Ель развернулась, чуть тянет гарью, как при каждении, хвойно.
Звуки нежны и длятся пожизненно. Это бы страшно, но нет, звуков хочется.
На удивление много предметов, один на другом, и один сменяет другой,
И потом сон приступает. Вокруг ветхость, но естество ее вдруг обновилось,
А новизна ходит в обносках, так и должно быть.
Так слушали музыку, так читали (если не книги, то что?).
Так одна из пяти или семи комнат жила, и там не было света,
То есть, люстру по вечерам не включали.
У надежды увидеть тебя день рождения.

 
ВИДЕНИЕ 4

К ночи вернулись из целодневной поездки; неделя в полдня уместилась,
А было-то что: духота по салону автомобиля висела,
Как тысяча кукол из тряпок старых; вот бы собрать все да сжечь;
Говорят это цитата; куклы как книги; ехали три или четыре часа,
А потом был лес.
Там находили грибы, там на старых горах разрастались черничные кустья.
Милые леса дары: грибы-ягоды, грузди,
в основном подосиновики да сыроежки,
черника,
лесная клубника с мелким июльским ненарумяненным боком,
все теперь кажется тихой насмешкой над океаном города.
Директ, и в момент загрузились сны о детстве,
Где душным винилом и антифризом пахло в салоне нового автомобиля,
Где отец тащит ведро белых груздей,
Где свинушки и рыжики собраны уже в небольшое ведерко,
Где я нахожу подосиновики, один за другим.
И потом все делитом убрать.
Ни к чему ни лисички в сметане, ни сады и ни дача.
Который год ни клубники, ни вишни с куста, ни малины
И ни черники, и ни крыжовника рот мой не знает.
Все позабыть, все делит.
Ни к чему этот хлам в скандинавском раскладе
Московского лета.
Здесь лишь стены, идут облака, и ничего больше не нужно.
Пока ходики ходят, а время боится меня.
Время еще боится меня.
Плохой сон не порождает видений,
Видения не есть нечто, что выдумать человек не может.
Что это: лес, автомобиль, черный рот мой,
Когда смотрю в потемневшее от сумерек поздних окно
И ем свою гречку.
Что это, воспоминания.
Нет.
Это всплески речи, чтобы я могла понимать ее,
Это солярис дышит и просыпается.
А время еще боится меня.