Выпуск №9
Автор: Наталия Осипова
Ксения Букша «Шарманка – Мясорубка» (М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018)
Красная революционная обложка и название с оттенком кухонного садизма. Примечательная свобода от единой гендерной идентичности авторского персонажа, как и от стилистического единства – таковы отличия сборника.
И в первом же стихотворении отзывается вся эсхатологическая природа революций, коренящаяся, как и положено, в тесном соприсутствии противоположного и несовместного:
и верю я и верит море,
которое плетёт те золотые силы
и тянет так, что высится и высит
………………………………………………………..
В зигзагах солнца, брызгах и лучах
………………………………………………………..
а закрываю медленно глаза
Там снег идёт и дует над горой
и говорят по радио со мной
о жизни вечной
По радио о жизни вечной говорят, скорее всего, в специальных религиозных программах. Звучит это несколько иронически в присущем стихотворению контексте глубинного противостояния женского и мужского. Но ирония лишь смягчает увесистую серьёзность затронутой темы.
Второе стихотворение в книге о смерти, и соприсутствие несовместного в нем отмечено резким цветовым контрастом:
Куда-то смерть красна
Куда-то смерть черна
А здесь она бела
Как ангел, три угла
Как дым над тёплым ручейком
Березовым, зола
………………………………..
Кому-то это смерь
А мы взойдём наверх
Мы дым взойдём наверх
Важная для эсхатологии революционного сознания утопия преодоления мучительного культурного или личного противоречия посредством гибели и воскресения здесь упрямо обозначена и сразу обесценена.
И кстати, о революции, вернее, о большевиках в книге есть стихотворение странно ботаническое:
А я боюсь к примеру тоже
борщевиков.
Такие пакостные рожи
у них, большевиков!
Он свистнет жирной струйкой яда
под солнцем тьмы.
Его все кости полны ада
и смерть дудят они.
И как ему не проповедуй,
как ни жалей,
он будет так стоять антенной бреда,
артерией гнилых кровей.
Пахан подворья, царь обочин,
солдат полдневной темноты:
под белым зонтиком дремучим,
земля, себя не видишь ты.
С тревогой легче справиться, думая уничижительно о страшных вещах и пренебрежительно о рискованных:
Со смертью и болезнью ассоциируются у автора не только революции, но и все что связано с альтруизмом:
на столбе на площади Мужества, объявление:
вы страдаете? Мы поможем вам! Позвоните
все глядят на это отъявленное объявление
даже солнце глядит, когда не совсем в зените
позвоните нам! мы поможем вам, вы страдаете
нас зовут алексей, нас зовут евгения
…………………………………………………………..
алексей на погосте, евгения в наблюдательной
острого отделения
Характерная для времени скептическая интерпретация совести как болезни угадывается и здесь:
Нет не надо меня выгораживать, охраняя мой сон и покой. И не надо меня прихорашивать – это я все наделал такой. … Холокост и теракты в Америке, геноцид всех народов Земли… Доктор, зря Вы мне, доктор, не верите, крепче руки свяжите мои! Не сумею я выжить без совести, лучше бездна, геенна и ад. Вы вчерашние слышали новости? Это я, я один виноват! …….
Авторский персонаж стихотворения – мужской, появляется он в уже в третьем стихотворении от начала книги и присутствует в дальнейшем наряду с женскими авторскими персонажами.
Третье стихотворение в книге также отмечено контрастом – тембровым.
однажды утром я проснулся,
а все кругом поют
я слышу хоры разговоры
великолепно и вничью
внимаю медленному басу
с дрожащим тенором внутри
мне слышно всё и слышно сразу
что больше нравится, бери
и сколько хочешь повтори
но среди всех живых на свете
один аккорд меня берет
и в ожидании новой встречи
я вскакиваю, произношу речи
и эхо-радио сияет и орёт
Фольклорная аллюзия, обрывок детской считалки в середине стихотворения – все это служит как бы контрапунктом. И вслед за этим завязывается интрига мужского авторского персонажа, которая разворачивается далее, ведь поначалу мужской авторский персонаж очень сонный:
проснёшься весь в слезах, под бременем, во тьме
проснёшься весь в слезах, но это не твои
а плакал тот во сне
…………………………………………………….
Далее он появляется в контексте, можно сказать, несколько недоуменном:
Сегодня просто потолок/ а десять дней назад был праздник
Предметы прыгали в глаза/и сам не зал я что увижу/ кого
в себя я привожу
……………………………………..
Наконец:
представь себе, что весел я,
навек оставшись без тебя
………………………………………..
я обживаю смех судьбы
представь, любимая, что я
навек остался без тебя
скорей скажи : не может быть
Женский авторский персонаж иногда мелькает в стихах о детстве и отрочестве, где оказывается замеченным как бы со стороны:
Давно уже тебя не звали
никак родители
открытый двор
открытый рынок
и ты веселая и злая
и пестрая и грязная бежишь
……………………………..
бегу, бегу, и не гляжу — куда
………………………………..
В дальнейшем женский авторский персонаж будет ещё угадываться за конструкциями в третьем лице:
…………………………..
на самом дне, у самого порога
моря
лежат подруги в рваных куртках, курят
валится пух из рукавов клоками
и дым валит из крошечных щелей
они молчат глазами держат
далёкий ободочек горизонта
со дна приподнимают небосвод
просторное и огненное небо
Мужской авторский персонаж тем временем продолжает своё сонное путешествие вокруг смерти:
………………
Мне снилось, что я инженер,
Но всё я клонился и спал,
…………………………..
Пришёл я за счастьем
когда уходил
съезжал по
перилам
во тьму
Из всех перипетий этого скитания и мерцания одно важное обстоятельство снова оказывается отмеченным фольклорным, частушечным мотивом, речь идёт о невозможности родиться:
Царь хотел пожать мне руку
Только нечего пожать
Тогда царь велел кому-то
Запретил меня рожать
Я с протянутой рукою
Перевёрнутый стою
Горы бродят мою спину
Камни дышат грудь мою
Неба выше мои стены
Все без окон, без дверей
Мои выжженные вены
Широты семи морей.
Вот и всё! И царь заплакал
Как ни странно, в этом стихотворении наряду с опрокинутым авторским персонажем присутствует неожиданное ощущение покоя и равновесия.
Равновесие, несмотря на мятежное переворачивание властных отношений и необъятное расширение авторского персонажа. Привкус утопии?
Самое последнее стихотворение в книге о пребывании в невозможном и неизреченном:
однажды видел я картину
как называлась? – просто так.
и у меня к ней слова нет.
И у меня к ней нет лица
одна картина мне всегда видна
одной картины вечный житель я
как только нет меня
ты знаешь где искать:
в одной, но не могу её сложить
в той самой,
не могу назвать
Можно догадаться, что если в поэтической книге есть стихи о большевистской революции, то с большой вероятностью должны в ней быть стихи о Родине и Боге. И действительно:
нет не отдам свою страну
которую обнимаю когда сплю
никому
пусть приходят страну изымать
или думают – мне уже не назвать
но я страну обниму
понюхаю свалявшийся мех
(уронил в грязь, потом надушил)
И под одеяло , от всех
………………………….
никто не отнимет меня у тебя
никто не возьмёт тебя из меня
ты это я
я это ты
Стихотворение, написаное с позиции мужского авторского персонажа, отличается исключительным, пародийным даже, сокращением дистанции между общественным и личным, сокращением, штурмующим сложившееся в классической традиции понимание гражданского долга как разрешения конфликта общественного и личного интереса в пользу общественного. И здесь мы опять встречаемся с мятежным стремлением к отрицанию факта властных отношений.
Двойственность, вызванная стремлением к отрицанию очевидного, присутствует и в этом замечательном стихотворении:
нёс и думал: если уроню
все случиться может (даже это)
но роняя все-таки не сплю
и на место ставлю подогретое
нёс и думал: если не сломать
значит, не случится (очень верю)
я пронёс сквозь запертые двери
вынес я, но некому отдать
В конце концов оказывается, что уповать остаётся лишь на божественный разум:
…………………………………………………
Если б не ум, право бы я / не вынес – сгиб.
Верно бы я / умер (не вем).
Сгинул бы я / навек во тьму, /кабы не ум, не знаю чей.
Свеча моя: / прилежно жить. Скусить конец. Выкроить миг.
Только тот ум. Господи , Твой!
Наконец в следующем прекрасном стихотворении мятеж, похоже, несколько умеряется, когда личность оказывается под покровительством коллективного персонажа «мы», и хорошо знакомая автору консервативность сулит обретение равновесия:
чего бояться нам? Мы ничего не знали
все это время
мы пустовали
под черными проводами
всё это время мы сохли
как сохнет сад под ветром верхним и красным
нам нечего бояться
внутри нас крепкая чуть ржавая арматура
гудит огонь
как на сухой земле у пруда
рядом с поблекшими домами
когда труха и сухие доски пускаются в пляс
когда черная застывшая вода
покрывается мелкими лепестками
гудит наш мелкий
перебегающий , текучий огонь
от пепла к пеплу, от минуты к минуте
а мы стоим в кружок и слушаем как он гудит
как еле слышно подвывает наша арматура ржавая
и как над нами ветер в проводах поёт
сквозь гул недальнего шоссе.
Аминь.
Ведь не одни лишь печальные перипетии душевной борьбы, но и твердые основы душевного мира присуще воспевать автору.
———-
* Дополненный вариант статьи, первоначально опубликованной в журнале Textonly №49(2/19) – http://textonly.ru/case/?article=39181&issue=49