Выпуск №9

Автор: Анна Голубкова

 

При работе над этой статьей у меня возникла сложность с наименованием: поэт, поэтесса, поэтка, автор, авторка – какие слова выбрать? И тогда я вспомнила про опрос, который по этому поводу проводила Галина Рымбу, и решила руководствоваться желаниями самих автор_ов/ок. В тех же случаях, когда эти желания были мне неизвестны, я смотрела на собственно стихи: при близости к феминистской поэзии можно было написать «авторка» или «поэтка», при подчеркнуто феминном содержании – только «автор» и «поэт». Больше всего при чтении меня интересовали позиционирование себя как автора и/или лирического субъекта и репрезентация женского. Понятно, что эти стихи могут быть прочитаны (и прочитываются другими критиками) совершено по-другому. Но мне было важно посмотреть на эти книги именно так. В первой части обзора я рассматриваю восемь книг. Вторая часть выйдет в следующем выпуске.

 

Вежлян Евгения. Ангел на Павелецкой. – Москва: Воймега, 2019. – 88 с.

Много лет окружающие уговаривали Евгению Вежлян издать книгу стихов, а она все не соглашалась и не соглашалась. Что, собственно говоря, было и не удивительно на фоне многолетнего обесценивания, о котором поэт постоянно рассказывала в своем блоге. Обычному читателю все эти ситуации, может быть, и не казались такими уж обескураживающими – каждый из пишущих, особенно женщин, очень часто сталкивается с уничижительными высказываниями. Но далеко не каждая переживает это с такой силой и остротой, далеко не каждая впадает от таких высказываний в самую настоящую депрессию, далеко не каждая много лет не может составить книгу просто потому, что у нее нет моральных сил выставить свои стихи на суд публики. Любовь автора к самому себе обычно оказывается гораздо сильнее мнения разнообразных представителей литтусовки.

Но в случае Евгении Вежлян можно говорить об ее особой поэтической беззащитности, о крайней открытости миру, при которой очень сложно преодолеть презрительную насмешку или даже (и такое бывает) переработать эту насмешку в нечто конструктивное. И может быть, не случайно эта книга появилась только после распространения в литературной среде идей феминизма и утраты воинствующими патриархальными традиционалистами прежней позиции абсолютного доминирования. А может быть, мы должны быть благодарными за появление этой книги кругу близких друзей и издателю, которые смогли убедить Евгению Вежлян, что ее стихи могут и должны быть представлены публике как нечто целостное. Или же, возможно, преодолеть обесценивание ей помог цикл стихов про бедного поэта.

Как бы там ни было, наконец эта книга вышла и оказалась очень зрелой, цельной, необыкновенно интересной и по-хорошему парадоксальной. Парадокс заключается уже в самом факте ее появления – это дебютная книга зрелого состоявшегося поэта. Это не заявка на свой голос или свое мнение, а уже завершенное и многократно отработанное высказывание. И уникальность этого высказывания еще и в том, что Евгения Вежлян не боится быть женщиной, не прикрывается какими-либо масками или общепринятыми представлениями, а пишет напрямую от лица женского персонажа:

А правда, в общем, в том заключена,
 что я – частично Лотова жена,
которой сны, как пряничные черти,
напоминают о внезапной смерти…
Которой соль как вечность настаёт.
Ей самоё себя недостаёт.
И алчет жить,
и грезит убежать,
но нечем пить
и зренья не разжать…

В рецензиях на эту книгу уже успели написать о сдержанной суховатости лирики Евгении Вежлян и явном стремлении ее стихов быть еще и философией. Но по моему искреннему убеждению, именно таким и является настоящее женское письмо – аналитичным, рациональным, достаточно сдержанным и стремящимся к постоянному трансцендированию. А все то, что принято называть женской поэзией (то есть стихи условной «Наташи Ростовой»), это специально приспособленная под мужские вкусы и представления подделка.

Особенно хочется отметить цикл «Бедный поэт», главный персонаж которого в первых двух фрагментах больше похож на женщину, но затем теряет гендерные признаки или же, быть может, невольно начинает работать мужской род слова «поэт», но в любом случае в конце этот персонаж однозначно воспринимается как мужчина. Но по большому счету это уже неважно – преображение совершилось, бедный поэт получил наконец свое заслуженное право быть поэтом, а его бедная поэзия – право голоса, право быть произнесенной, в конце концов – право на существование. И может быть, именно после завершения этого цикла Евгения Вежлян и почувствовала, что может наконец собрать и издать свою книгу.

 

Газизова Лилия. О летчиках Первой мировой и неконтролируемой нежности / Лилия Газизова ; предисловия Андрея Грицмана и Вячеслава Куприянова. – Нью-Йорк: Издательство журнала «Интерпоэзия», 2019. – 64 с. – (Библиотека журнала «Интерпоэзия).

В книге Лилии Газизовой три раздела – «Касабланка», «Капризничай, сынок», «Буду смотрительницей маяка». И здесь тоже нельзя прямо и однозначно говорить о женской поэзии в ее обычном понимании, скорее об отстраненной позиции по отношению к традиционным гендерным штампам. Особенно интересно в этом контексте стихотворение «Тот день»:

О чем думала эта женщина,
Сорокалетняя и счастливая,
Скрывающая от всех
Свой возраст,
Названия любимых книг
И фильмов,
Имена любимых поэтов
И музыкантов,
Чтобы никто не узнал ее
По-настоящему?
<…>

Получается, что у лирического персонажа есть абсолютное четкое представление не только о своем «я» и его границах, но и о своей социальной маске, которая изначально воспринимается как нечто неподлинное, но просто необходимое для адекватной коммуникации с внешним миром. Не удивительно, что это все требует дополнительных усилий и рано или поздно приводит к страшной усталости. И тогда появляется стихотворение «Настроение»:

Стать стрелкой на часах
Казанского Кремля.
Клавишей Delete
Мирового компьютера.
Западающей си-бемоль,
Утренним бесцветным мраком,
Всеми собаками мира.
Очками Exte на родной переносице,
Безвольным сердечным клапаном –
Чем угодно,
Лишь бы не Лилей Газизовой.

Есть в этой книге и любовь, но она тоже рассматривается по-особенному: то как математическая задача («Любовь и математика»), то как своего рода работа («Любовь и земледелие»), то как попытка ускользнуть от подлинной коммуникации («Тот день»). Есть в этих стихах и природа, но поэт относится к ней скорее философски:

Я заметила, российские сумерки
Самые безысходные.
Но и они когда-нибудь
Заканчиваются.

А еще в этих стихах очень много иронии и тонких самонаблюдений. Очень интересная лирика, которую, наверное, для большей основательности высказывания следует рассматривать вместе с остальными поэтическими книгами Лилии Газизовой.

 

Галина Мария. Четыре года времени: Стихи. Январь 2013 – декабрь 2017 / Мария Галнна. – Ozolnieki: Literature Without Borders, 2018. – 56 с. – (Поэзия без границ).

В подзаголовке книги Марии Галиной совершенно не случайно проставлены даты. В этот период произошли большие перемены и в стране, и в русской литературе, и самое главное – в отношении к русскому языку. Мария Галина выросла в Одессе и сохраняет тесные литературные и дружеские связи с украинскими поэтами и прозаиками. И по этому сборнику стихов видно, что разлом переживается ею особенно тяжело. В первую очередь, конечно, это касается именно русского языка, который оказался не просто языком страны-агрессора, но и той ценностью, тем знаменем, ради которых формально ведется вся эта борьба. Вся русская культура в этом контексте нечувствительно приобрела тоталитарный характер, и писать на русском языке лично для меня, например, некоторое время было довольно сложно. Ну а Валерий Нугатов, другой русский поэт с украинскими корнями, вообще отказался от обоих языков и изобрел свой собственный, на котором изъясняется уже в течение нескольких лет. Вопрос о том, не создаем ли мы коллективными усилиями то здание русской культуры, которое потом задавит все живое, до чего сможет дотянуться, и что с этим можно сделать, пока что не имеет внятного ответа.

Очень зримое и весомое воплощение этой проблемы как раз и представлено, по-моему, в книге «Четыре года времени». Раньше поэтика Марии Галиной была тесно связана с фольклорными мотивами, вернее даже, с той их интерпретацией, которую можно встретить в фантастике и фэнтези. Только сделано все было гораздо тоньше: таинственное и неведомое всегда являлось воплощением тайны бытия, которую разгадать в принципе невозможно. Близость к фольклору назвал основным признаком женской прозы в своей статье В. Г. Иваницкий* (спасибо за ссылку Елене Георгиевской). С этим, конечно, можно и нужно спорить, но факт остается фактом – очень многие поэтессы и прозаистки действительно используют в своих произведениях фольклорные и мифологические мотивы. По крайней мере, эти мотивы широко представлены в тех текстах, которые доходят до публикации. И вот это умение сочетать реальную основу с элементами фольклора было просто виртуозным в прежних стихах Марии Галиной. Это и было, по-моему, единственно «женским», что можно найти в ее стихах, несмотря на их огромное тематическое разнообразие. Но в книге «Четыре года времени» оказывается, что когда речь идет о реальной боли и реальной трагедии, этот метод так же эффективно не работает. И тогда появляются совершенно другие стихи, почти не похожие на то, что раньше писала Мария Галина.

UKRAINE ON-LINE
 
Смотри, дурачок, не свое кино,
таращась во все глаза,
но против мы с тобой или за –
им, в общем-то, все равно.
А после того, как благую весть
услышат они с небес,
нам скажут – вас не стояло здесь.
И нас не стояло здесь.
 
24.01.2014

Сразу после этого в книге идет стихотворение, написанное на украинском, в котором всего четыре строчки на русском языке – своеобразная попытка если не преодолеть, то хотя бы как-то соединить не только два языка, но два абсолютно разных типа поэтической речи. Особенно также интересно большое стихотворение «Площадь революции», которое было написано для анонимной антологии «Русская поэтическая речь-2016» и из которого поэт честно убрала все самое для нее характерное. То, что получилось в результате, тоже производит очень большое впечатление своей сдержанностью и лаконизмом.

Женская тема в этой книге все-таки присутствует. Это цикл «У неё…», цикл «Четыре сонета и хор» и стихотворение «Сэй Сёнагон читает письмо от императрицы». Но женские образы в них, как чаще всего бывает у Галиной, оказываются как бы вне гендера, хотя внешне многие женские черты у них присутствуют. Некоторые даже описываются как современные амазонки: «Эта шалава стреляет с двух рук / Определяясь на свет и на звук». И это очень любопытный феномен, о котором хотелось бы как-нибудь написать отдельно.

 

Делаланд Надя. Мой папа был стекольщик / Надя Делаланд ; предисловие Владимира Гандельсмана. – Москва: Стеклограф, 2019. – 70 с.

В основе названия этой книги лежит детская шутка советских времен, которую сейчас уже, наверное, нужно расшифровывать. Если в кинотеатре, а тогда довольно много смотрели кино, впереди садился кто-то большой и высокий, у него/нее всегда спрашивали, не был ли их папа стекольщиком. То есть подразумевалось, что смотреть кино сквозь такого человека просто невозможно и ему нужно как-то подвинуться или пересесть. И Надя Делаланд в первом же стихотворении виртуозно обыгрывает эту фразу:

Мой папа был стекольщик, и теперь
я всем видна насквозь, совсем прозрачна.
Тем, кто за мной, легко меня терпеть,
когда не пачкать.

На эту книгу уже написано много прямо даже восторженных рецензий, что не удивительно – «Мой папа был стекольщик» очень женская книга именно в классическом понимании этого слова. В ней присутствуют абсолютно все темы, которые «должны быть» в женской лирике: любовь, семья, дети, природа, а также особые переживания, связанные с ощущением собственного тела. Но это, на мой взгляд, только одна и очень поверхностная сторона в восприятии этих стихов, потому что на самом деле в книге Нади Делаланд идет речь о преодолении женского, о выходе из гендерного в общечеловеческое. Оформлено это отчасти как религиозная лирика, но связано прежде всего с переживанием возраста и поворотом от всего, что занимало героиню этих стихов раньше, в совершенно другую сторону.

Изначально женское ассоциируется у поэта с чуть ли не полным отсутствием – «я всем видна насквозь, почти прозрачна». У женщины почти полностью отсутствуют какие-то личные характеристики, чем меньше она заявляет о своем присутствии, тем легче окружающим. Личность героини проявляется только апофатически – «когда не пачкать», то есть при каких-то отрицательных действиях по отношению к ней окружающих. В ином же случае главное женское достоинство – умение присутствуя отсутствовать, и им в полной мере обладает героиня этих стихов. Эту ситуацию можно изменить двумя способами. Во-первых, женщина проявляется как личность в общении с Богом. Для Бога все равны, по крайней мере, в контексте этой книги. И только Бог, только религиозный настрой поддерживают в женщине представление о себе как о человеке, а не удобном антропоморфном бытовом устройстве. Для Бога героиня не стеклянная.

Во-вторых, гендерные стереотипы перестают действовать после наступления определенного возраста, когда женщина если и не становится  в восприятии окружающих полноценным человеком, то по крайней мере утрачивает якобы имманентно ей присущие признаки объекта. И потому, как мне кажется, когда Надя Делаланд пишет о смерти, а это один из основных мотивов этой книги, она имеет в виду именно момент перехода, крайне важный для живущей в традиционной системе гендерных координат женщины. Фактически происходит смерть для мира и начало новой жизни для самой себя, обретение себя как личности или же хотя бы попытка подобного обретения.

* * *
Сдаю тело в приличном состоянии,
слегка поношенное,
но его еще можно
было использовать
так и так,
и даже вот так.
Примите его по описи,
заверните и спрячьте,
а я побежала
жить дальше.

 

Зингер Гали-Дана. Взмах и взмах: Стихотворения и баллады. – Ozolnieki: Literature Without Borders, 2016. – 56 с. – (Поэзия без границ).

При первом чтении стихи Гали-Даны Зингер почему-то кажутся очень петербургскими. Вот это сочетание точности, ироничности, эксперимента и определенным образом интерпретированной традиции чаще всего, по-моему, встречается именно у петербургских поэтов. Но соотношение всех этих элементов, причем не статическое, а постоянно меняющееся, динамическое – это исключительно индивидуальный поэтический почерк Гали-Даны Зингер. Кстати, в ее стихах, кроме этой повышенной формальной и музыкальной текучести, никаких других признаков женского в его общепринятом понимании не наблюдается.

Книга состоит из трех разделов: «Девять баллад», «Три баллады памяти Виктора Иванiва» и «Вторая половина». И просто поражает, насколько легко поэт переходит от иронического пародирования устоявшихся жанровых форм к сложно организованному эксперименту. Вот, например, фрагмент «Баллады о дороге никуда»:

Где вещи прежних лет и дней?
В каком забытом полусне?
Стиральная доска? Пенсне?
Здесь? Горячо! Здесь? Холодней!
Там, где и нас с тобой найдут.
Где мясорубка? Где бюро?
Где пресс-папье? Утюг? Перо?
Там, где всё смутно и серо.
Они почти что тут.
<…>

А это несколько строк из стихотворения «изнь»:

я-то полусловек-непонятица
Много нас тут
семиногих и клеятся ластами
многонастут
нереходом, елеятся.
мно го настут
ястятяп
ястятяп
ястятяп

Можно было бы сказать, что написаны эти два фрагмента абсолютно разными поэтами, если бы не одинаковая легкость, прозрачность, перетекание смыслов и пронизывающая все музыкальность. Эти стихи обязательно нужно читать не по одному разу, потому что только пристальное многократное чтение позволяет понять заложенную в них глубину и многослойность. И особенно хочется отметить три баллады – «Баллада о навесном ударе», «Баллада о точке над I», «Баллада о незаданном вопросе», посвященные Виктору Iванiву, которые с удивительной нежностью дотрагиваются до памяти о покойном поэте, но странным образом соотносятся и с его собственными стихами. И, наверное, эту изощренную чувствительность тоже можно назвать «женским» качеством поэзии Гали-Даны Зингер.

 

Котова Ирина. Анатомический театр. Стихотворения / Ирина Котова ; предисловия Александра Скидана и Елены Фанайловой. – Харьков: kntxt, 2019. – 98 с. – (Kнижная серия журнала «Контекст»).

В последнем классе школы нас зачем-то отвели в анатомический театр. Эта экскурсия произвела на меня совершенно неизгладимое впечатление. Три дня после нее я не могла есть – все время чувствовался во рту привкус формалина. Да и сейчас, стоит лишь задуматься, легко вспоминается разрезанная пополам голова пожилого мужчины с выпущенным наружу гипофизом (если это, конечно, действительно был гипофиз), его закрытый глаз и узкая полоска сжатых губ. И вот что-то от этого воспоминания, безусловно, есть в этой книге, которая производит очень сильное, хотя и в чем-то двойственное, впечатление. Происходит это, наверное, потому что эта книга ставит много  вопросов, причем в основном это вопросы автора к самой себе и только потом уже к читателю.

Чуть ли не отдельным персонажем этой книги стала боль. Причем не абстрактная боль существования (она же «тошнота» у экзистенциалистов), а та самая конкретная человеческая боль, с которой каждый день сталкиваются врачи, когда нужно испытать/причинить боль, чтобы пациент мог хоть как-то жить дальше. Но, кроме того, во время чтения стихотворений возникает ощущение, что лирический субъект этих стихов – а это, безусловно, женский субъект – только в момент боли чувствует себя по-настоящему существующим. Ситуация, связанная с собственной болью, или же отождествление себя с болью, которую испытывает женщина рядом, является одновременно и моментом обретения тождества с самой собой.

Во всех других случаях ощущение своего «я» у героини очень размыто. И это, на мой взгляд, не столько постмодернистское растворение личности, сколько гендерно обусловленное неумение установить свои границы. Кто я? Что мне хорошо? Что мне плохо? Чего я хочу на самом деле? Традиционное женское гендерное самосознание не дает ответа на эти вопросы, вернее, все ответы на них в рамках патриархальной культуры являются шаблонными и не учитывают индивидуальные потребности конкретной женщины. И только ситуация боли является тут совершенно однозначной. Может быть, именно в этом – в возможности апофатически сконструировать свою личность – и заключается тайна женского влечения к насильникам и абьюзерам.

Невероятно сильным в этом контексте является стихотворение «бело-сине-красная пирамидка». За героиней ухаживает бывший военный, который пытается соблазнить ее рассказами о том, как во время войны насиловал и убивал женщин. У героини маленькая дочь, которой этот человек помогает складывать пирамидку из бело-сине-красных кружочков (цвета российского флага). Понятно, что она ассоциирует с его жертвами не только себя, но и своего ребенка, и это сразу вызывает ненависть и отторжение. Герой же, как это ни удивительно, явно совершенно искренне полагает, что демонстрацией агрессии и готовности убить слабого может покорить сердце любимой женщины. Ну а героиня, мысленно соединившись со всеми его жертвами, обнаруживает в себе способность к сопротивлению и желание защитить свою дочь:

так впервые
мне захотелось
убить человека
 
в каждом – белом синем красном
колесике пирамиды
 
убить –
в глазах ребёнка

 

Логош Ольга. Лётный лес. Книга стихов / Ольга Логош ; художник Василий Бородин ; послесловие Сергея Круглова. – Шупашкар: Free Poetry, 2019. – 36 с.

Название книги Ольги Логош сразу же отсылает читателя к природе и ее творческому преображению в сентиментальной и романтической поэзии. И содержание книги ничуть не обманывает: в этих простых с виду стихах действительно идет речь о разнообразных природных явлениях и о теснейшей связи с ними женского лирического субъекта.

* * *
я зарождаюсь в яблоне-утробе
я выхожу из завязи
                               на свет
 
из тела ствола
из тепла листа
из плоти цветка
                          в долготу дня
                          полуночччья!

Тема природы традиционно связывается с женским началом, потому что обычно считается, что женщина является гораздо более стихийным и природным существом, чем мужчина. На самом деле, конечно, в жизни бывает совершенно по-разному. Но и в стихах Ольги Логош вся эта тематика оказывается чем-то большим, чем просто пейзажной лирикой, становится скорее даже натурфилософским рассуждением. Ольга Логош известна еще и как переводчица. И ее книгу можно считать также своеобразным переводом с языка природы на русский литературный язык.

 

Подлубнова Юлия. Девочкадевочкадевочкадевочка / Составила Е. Симонова ; послесловие Галины Рымбу. – Екатеринбург, Москва: Кабинетный ученый, 2020. – 56 с. – (Серия «InВерсия», вып. I).

Мир стихов Юлии Подлубновой – это в первую очередь мир крайне неуютный. В этом мире очень сложно жить и с ним практически невозможно договориться. Возможно, потому что это мир большого города, равнодушно и даже несколько недоброжелательно наблюдающего за тем, справится ли героиня этих стихов со своей жизнью или же не выдержит и погибнет.

Радио начало шифровать фамилии.
Телевизор бросился показывать клоунов.
Снег – это штора с той стороны окна,
делающая комнату ПУБЛИЧНЫМ ПРОСТРАНСТВОМ:
 
отпечатки пальцев на снеге –
фиксируются,
реплики – пишутся.
 
От этой зимы ни уехать, ни спрятаться.
В голове у такси, похоже, шахматы.
В каждой газете:
чёрное – это белое.
 
Снег тоже набирают клавишей *.

Тема мира как зла, мира как вызова, проявляющего явную агрессию, на которую нельзя не ответить, в общем-то, для русской женской поэзии совершенно не характерна. Хотя лирический субъект этих стихов – это именно женский субъект. Зато в переживание общего неблагополучия прямо-таки хорошо, как на свое исконное место, вписывается политическое высказывание.

Погода устроила пого. О, да!
Пуссирайтово лето.
Сердце выскакивает из груди
и говорит человеческим голосом:
лля!
Разбегаться и тормозить
в окружении шипованных луж.
Дождь вылечит всё,
за исключением шишек
во лбу полицейских машин.

Однако давление города и негативные переживания имеют и положительную сторону, позволяя героине по-новому начать конструировать собственную личность. И от вполне женского ощущения своей пустоты и крайней усталости от привычных форм самоопределения, она действительно переходит к прямому действию. Именно таким действием, собственно говоря, и является эта очень интересная книга.

 

——————————-

* См.: https://georgievskaya.blogspot.com/2020/01/blog-post_18.html?fbclid=IwAR2icvMlRBDfcDaSDe_7AiaAC2utoGBWhhyB6kFo2hJi5qpdJLxt713Ap34