Выпуск №9

Автор: Петр Разумов

Попробуем пройти по сети тропок, которые проложили по направлению «человека по природе», то есть некого райского Адама, философы и психоаналитики.

Известно, что Жан-Жак Руссо считал человека «по природе» добрым. То есть если его не портить воспитанием, преобразовывать культурой – он будет чист. На основании этой теории поздний Толстой предложил «опрощение» как (анти-)культурное естественное существование. В еде и одежде, не говоря о мыслях, следует соблюдать равновесную с природой не-чрезмерность. Своеобразный аналог христианских молитвы и поста, только мотивированные чисто рациональными соображениями. Это была реформация, отменяющая благодать как каприз, лишающий человека его природных претензий. Естественная, животная природа – это и есть кущи, где человек гол и свят. Мораль – в отсутствие поля выбора, излишка цивилизации.

Но давайте зададимся вопросом: кто такой этот райский «голый» человек конкретно, в жизни или истории культуры? Это младенец? Это какой-то первобытный охотник, кроманьонец? Или совсем обезьяна?

Миф о Прометее говорит о том, что свойств, предназначенных животным и людям (тварям) не хватило, и человек остался голый. Он не умел ни плавать, ни летать. Он слаб зрением и слухом. Абсолютно беспомощное существо. Поэтому Прометей украл у богов огонь, который был первой сверх-способностью человекообразной обезьяны (?).

Фрейд в статье «Неудобство культуры» выдвигает теорию протеза, который дополняет тело, делает его (сверх-)способным: палка, например, удлиняет руку. Для Энгельса, теория которого изучалась в советской школе, палка – это орудие труда. Для Фрейда – это оружие убийства. Человек стал вытеснять травматическую информацию и получил совесть в результате убийства праотца, главы первобытной стаи («Тотем и табу»).

Отсюда начинает свои рассуждения о природе человека петербургский психоаналитик Виктор Мазин. Он утверждает, что наша цивилизация – это перманентное увеличение числа и качества протезов. И, в конце концов, человек – это машина, «автоматон», где не осталось следа его первой природы.

Тут важно обратить внимание на идею прогресса, которую одинаково прочно усвоили и капиталистическая, и социалистическая модели общества, сознания и соответствующего научного дискурса, мета-повествования культуры о самой себе.

Ленин в анархо-коммунистической работе «Государство и революция» предлагает в будущем отказаться от государства, но только тогда, когда общество достигнет определённой степени (шкалы) или ступени (скачка) развития. Эта эволюционистская теория нужна не для воплощения «рая на земле», а как особое определение настоящего, возвращающая нашу проекцию (утопию) в момент здесь-и-сейчас. Мыслить будущим – значит совершать правильные действия в настоящем.

Эволюционистская теория победила и на Западе, создав капиталистический тип порождения вещей и смыслов, а вернее, появилась одна вещь – машина – и её энергия – капитал. Прежде всего это конвейер как чистая перманентность, машина, делающая саму себя. Конвейер производит предметы потребления (протезы) и, что важно, постоянно их улучшает.

Человечество становится всё более могущественным хозяином Земли. Но парадокс и неудобство состоит в том, что машину как источник всех благ (и, возможно, той самой благо-дати культуры, от которой отказался Толстой) надо обслуживать. И Маркс показал, как работает экономика производства. Капитал (благо, протез) требуют всё большей концентрации силы (денег, рабочих рук, орудий производства), чтобы сделать самый-самый-самый крутой гаджет (протез).

Миф об Икаре говорит о том, что человек, наделённый сверх-способностью (протезом), терпит неудачу и падает в море. Перья, скрепленные воском, растаяли, потому что сын Дедала слишком близко приблизился к солнцу. Солнце – это энтропия, природа, которая враждебно настроена к идее прогресса и принципу бесконечного потребления, конвейера, ползущего к самому сильному-пресильному удовольствию, которое оказывается больше биологической оболочки, тела как такового.

Это поражение говорит о разрушенном человеке. То есть без протеза мы имеем только полчеловека. Этот остаток – тело как биологическое единство? Думаю, нет.

По сути, то, чем занимался Фрейд – это создание определённого мета-языка описания человека, психики. Он брал кусочки тела и раскладывал их на земле подобно варвару, гадающему на внутренностях птиц. И его человек не имел возможности побыть хоть немного простым, «по природе», голым.

Как мы не ходим без одежды, так мы не функционируем без надстройки.

Надстройки – это психические протезы. То, что дочь Фрейда, Анна, назвала защиты. То, что Славой Жижек имеет в виду под симптомом и идеологией. То, о чём Толстой написал «Крейцерову сонату».

Сверх-человек Ницше – это пролетарий будущего у Ленина. Это человек, лишённый «кастрационной тревоги» по Фрейду или, как выразился Ницше, «нечистой совести» современного ему европейца-христианина.

Ницше в работе «К генеалогии морали» приходит к выводу, что христианство возникает как религия рабов, древних «угнетённых» (узнаёте, чей словарь?). И она зиждется на, как говорят в народе, «комплексе неполноценности». Здесь человеку всегда стыдно самого себя.

Русские философы начала XX века, такие как Бердяев, выпустили сборник статей «Вехи», где схожая мысль пришла к ним после анализа роли интеллигенции в русской истории, её вне-классовости и прочной связи с «угнетённой» частью социального тела – народом. Легенда о «простом» народе создавалась в 60-е годы XIX века как установление принципа господства разночинных философов по отношению к безъязыкой массе, чьей симптоматикой (языком) она оказывалась.

Мы окончательно запутались. Попробуем обобщить вышесказанное и набросать такую схему. Есть дом. У него есть фундамент, подвал, жилая площадь, фасад и крыша.

Фундамент – это человек-обезьяна без огня. Он голый и может содержать только некую характерологическую матрицу, доставшуюся от той самой «природы». В принципе, у высших приматов есть довольно сложная социология и можно поспорить с Фрейдом о том, что такое рождённый – кусок мяса или некий психотип, доставшийся от звёзд на небе (астрология) или генетического наследия (современная наука).

Подвал – это вытесненное, или Оно Фрейда. Юнг считал, что в Бессознательном находится также архетипическое содержание, наследуемое и индивидуальное. Архетип является пустой формой, имеющей некий заданный принцип развёртывания, но реализуемый всегда оригинально по типу кристалла. Жак Лакан, французский фрейдист, говорит о том, что Бессознательное структурировано как язык с его метафорой и метонимией, что вытесненное организовано по некому принципу, своей альтернативной логике. И что всё странное, «иррациональное» (как говорят юнгианцы) может быть познано. «Где было Оно, должно быть Я», – напоминает нам Фрейд.

Жилая площадь – это Я Фрейда. Некий центр управления полётом, который координирует действия инстанций Сверх-Я и Оно, налаживая между ними связь. Культурные запреты формируют необходимый объём вытесняемого в подвал, а из подвала возвращается симптоматика (болезнь) или сон. У Юнга главная инстанция или архетип называется Самость, и она целиком бессознательна. Важно иметь к ней доступ через Эго, которое связывает его с Персоной (социальной ролью), отцовским и материнским комплексами и Анимой/Анимусом (гендерная идентичность). Самость – это что-то вроде программы развития, которая называется «индивидуация», и она же её итог, полная реализация потенциала личности (человека «по природе»).

Крыша – это, соответственно, сама культура с её моральным гнётом и работающие через «Эдипов комплекс» индивидуальные запреты.

Фасад – это и есть защиты (Анна Фрейд), которые могут быть симптомами. В принципе, Славой Жижек пишет о том, что симптом – это действие по Марксу, сам процесс философствования. Мы узнаём, какие мы, только когда поступаем так или иначе.

В работе «По ту сторону принципа удовольствия» Фрейд пишет о том, что первый живой организм, состоящий всего из одной клетки, «желал» только бесконечно сохранять статус-кво, оставаться неподвижным. Это и был голый человек, «по природе». И палка, симптом, защита – это то, что родилось как ответ на агрессивную внешнюю среду. Похоже на старый демократический клич, над которым потешался Достоевский: «среда заела». Из этой же категории идей карикатура Тургенева на демократов круга некрасовского «Современника»: Базаров говорит, что резал лягушку, но никакой души в ней не нашёл.

«Сложный человек» – это тавтология, потому что человек и есть сложность. «Простой человек» вненаходим, он, как источник или причина травмы, существует в любой точке до и после себя. Поскольку мы не лягушки, у нас есть душа – это тот остаток, который остаётся, когда мясо отрезано от кости, но существовать кость и мясо могут только в сотрудничестве, симбиозе биологических и культурных факторов. Идея идеи сформулирована ещё Платоном. Эта идея есть схема, тело – форма, а психика – реализация определённой сложности, имеющей ограничения, но, в принципе, неисчерпаемый запас вариаций и девиаций, что составляет разнообразие свободы.

Мы возвращаемся к всегда-не-голому человеку, которого можно представить только как систему отношений, как некую карту и одновременно местность. Как будто при соприкосновении с кожей мы всегда имеем дело не с телом, а с татуировкой, описывающей и защищающей недоступное/доступное. В теле есть то, что описывает тело – вот открытие Фрейда. Человек закрыт/открыт для непосредственного восприятия и не бывает «по природе» хорош или плох, потому что его «природа» – нехватка/изобилие, дуальность и парадокс.