Выпуск №10
рассказывают: Мария Галина, Мария Елиферова, Лариса Йоонас, Мария Малиновская, Гали-Дана Зингер, Екатерина Каневская, Света Литвак, Анна Голубкова
Мой случай, наверное, самый банальный – причуды рыночной экономики. Я зарабатывала написанием боевой фантастики в серии «Абсолютное оружие» и начала с забавного проекта про какую-то космическую империю, постапокалипсис, все вот это. Мне предложили в нем поучаствовать, уже не помню с какого бодуна, но тогда было время самых неожиданных возможностей, и воздух сквозил из всех щелей. Я разумно решила написать что-то, что можно было бы по крайней мере читать как самостоятельный роман с отдельным сюжетом, как результат: проект провалился, а мой роман поставили в план. Он был очень бодрый – какой-то частный сыщик, какая-то гордая патрицианка в бронелифчике, угнанный зведолет, мудрый инопланетный врач, своим умом дошедший до теории заражения посредством невидимых глазу организмов, и лемуроподобный инопланетянин, изъяснявшийся как китаец-студент МГУ. И инопланетные джунгли и какая-то злобная человекоподобная раса, весь набор. И мне, конечно, сказали, что боевую фантастику должны писать мужчины, а ромфант – женщины, и раз у меня боевая, то надо брать мужской псевдоним. Я и взяла, тем более под своим именем публиковать такое было несколько даже и неловко. Так я написала и выпустила четыре романа (один потом вышел в Польше уже под моей собственной фамилией), постепенно стараясь повышать планку, и так ее повысила, что меня перестали покупать, тем более ударил дефолт 98 года. Дело не в том, что я такая классная стала, а читатель такой тупой, а просто я перестала попадать в таргет-аудиторию. Ну и я с некоторым облегчением принялась продвигать уже себя как себя, радикально изменив и стиль, и тематику, и жанр – все что можно. Имя-фамилия у меня смешные, но зато запоминаются неплохо. Забавно, что все время меня норовят назвать если не Галиной, то почему-то Мариной. Наверное, я в каком-то глубинном, сущностном смысле Марина. К сожалению, история с псевдонимом и четырьмя романами из серии «Абсолютное оружие» тянется за мной как черная зловещая тень и несколько портит мой изысканный интеллектуальный имидж.
Как я использовала мужской псевдоним
Когда я публиковала свой первый роман «Смерть автора» (2007), у меня была опция воспользоваться псевдонимом, но я решила выступить с открытым забралом (соображений было множество, в том числе и то, что у меня уже были опубликованные стихи под собственным именем). Рецензии были в основном хвалебные, хотя в них мелькали некоторые раздражающие элементы: например, непрестанное педалирование «изящности» и «развлекательности» моего романа, который не был задуман ни как изящный, ни как развлекательный. Однако позже я провела целенаправленный социальный эксперимент с использованием мужского псевдонима.
Дело было так. До середины нулевых годов я посещала литературную студию Л. В. Костюкова, куда он меня сам пригласил после участия в молодёжном литературном конкурсе «Сады лицея». Вначале меня принимали там доброжелательно, но постепенно приёмы становились всё хуже и хуже. Что бы я ни читала, независимо от стиля и жанра, отзывы стали неизменно негативными, а самой высказываться о чужих текстах мне просто перестали позволять – стали затыкать рот, иногда прямо агрессивно перебивая. В конце концов я бросила туда ходить. Уже в конце нулевых, когда у меня вышли две печатных книги («Смерть автора» и «Страшная Эдда»), я узнала, что Костюков открывает сетевую платформу – студию рассказа. Меня посетила «коварная» мысль проверить, как меня будут воспринимать под мужским псевдонимом.
Я зарегистрировалась в виртуальной студии под именем Гриши Спальникова – персонажа, от имени которого у меня было написано несколько рассказов, на тот момент не опубликованных. Легенду было выдумать несложно, так как это был персонаж с уже разработанной биографией. Гришу приняли вполне благосклонно, хотя он критиковал чужие тексты в более резкой тональности, чем я.
На следующем этапе эксперимента я посетила очное собрание студии Костюкова, убедилась, что отношение ко мне не изменилось и что об истинной сущности Гриши Спальникова никто не догадывается. Я сделала вид, будто раньше не знала о сетевой версии студии, и затем создала там второй аккаунт под своим именем. После чего от собственного имени высмеяла в комментарии «Гришу Спальникова».
Реакция не заставила себя ждать. Уже известный мне после очной встречи со студийцами юноша, лет на 7-8 моложе меня, встрял в мою со «Спальниковым» дискуссию со следующей репликой: «Машенька, всё никак не можете усмирить ПМС?» Кажется, я с удовольствием ответила ему что-то в аналогичной тональности. Однако, когда я сменила аккаунт и от имени «Спальникова» нахамила себе самой, в мою защиту никто не высказался.
Игра в «Гришу Спальникова» вскоре надоела мне, и через несколько месяцев я раскрыла псевдоним, не прямо, а косвенно – рассказав историю и позволив руководителю студии догадаться, кто я. Конечно же, в его ответе содержались длинные рассуждения на тему того, что ко мне не было предвзятого отношения, что мне это показалось. Дальнейшей жизнью проекта Костюкова я не особо интересовалась, так как окончательно поняла, что студийно-кружковая модель литературной жизни – это не для меня, это имеет больше отношения к каким-то прорабатываниям иерархии, чем к собственно литературе и коммуникации с читателем.
Когда-то я любила мистификации. Наверное, и сейчас люблю, но, кажется, мне стало лень, ведь настоящая мистификация требует усилий, иногда достаточно продолжительных. 20 лет назад сил было, конечно, больше, и вот однажды, году в 2001-м, я вдруг подумала: а что изменилось бы, если бы мои стихи были подписаны мужским именем? Думаю, что подобные мысли приходят в голову многим пишущим. И я за неделю написала около десятка стихов, примерно по 2 стихотворения в день, от имени персонажа, который, возможно, мог бы понравиться мне самой.
Это был молчаливый романтичный молодой человек, типаж, уже устаревший к тому времени, таким мог бы быть альпинист моей молодости. Мужественный, страдающий от неразделенной любви, но многое повидавший, несмотря на свои годы. Имя я ему дала довольно необычное. Он писал под псевдонимом Leidi; это не имело никакого отношения к леди, а было частью дорогого мне реального имени. Эта двойственность звучания невольно наталкивала на мысль о женском начале (меня саму она бы натолкнула), но, к моему удивлению, все приняли правила игры. Этот господин существовал на нескольких сетевых порталах и в конце концов даже выступил на «Тенетах» 2002 года в номинации «Лучшая стихотворная подборка». Интересно, что я под своим настоящим именем тоже участвовала в этом конкурсе (в другой номинации, чтобы не нарушать правил, даже если не буду раскрыта).
Наверное, надо привести образчик стихов этого романтичного господина, пафос которого был несколько нарочитым. Я поражалась тому, что никто не сомневается в его гендерной принадлежности:
…на тебе огромные воронки
у меня простреленная каска
мы не разбираем линий фронта
избавляясь от боезапаса
вновь свои зализываю раны
раньше это рассказал бы кто нам
я с тобой как вечный новобранец
и всегда недоукомплектован…
Тем не менее прогноз мой оказался верен. Стихи никому не известного в реальной жизни Лайди оказались намного более востребованы, чем мои. Они вошли в десятку лучших конкурсных подборок (я в своем естественном виде в подобные списки не вошла). Более того, я практически не получала личных сообщений и писем за время конкурса, наш же мОлодец был просто завален нежными записками; все хотели с ним дружить. Были закамуфлированные и довольно прямые проявления интереса к нему от читателей. Уже позже, когда имя оказалось раскрыто, одна питерская авторка сказала мне, что он мог бы быть единственным мужчиной, которого она могла бы полюбить. Если бы он существовал, конечно. Писали ему не только читательницы. Многие просто хотели поболтать с ним в конкурсных тредах.
Но, увы, я любитель мистифицировать, но слишком ленива, чтобы поддерживать такую мистификацию. Влезть в чью-то шкуру и написать стихи – это одно. Беседовать, ощущая откровенный интерес к таинственной своей персоне, было сложно. Поэтому я просто оставила этого автора на пару лет (о нем иногда вспоминали), а потом сама не выдержала – и рассказала в ЖЖ, откуда он взялся. Даже после разоблачения были люди, которые сомневались в том, что авторство мое, подозрения на меня до этого момента не падали ни разу.
Вторая мистификация была годом-двумя позже. Мне тогда уже не требовалось никаких доказательств и подтверждений того, что подпись под стихотворением есть часть самого текста. Мне просто захотелось нового розыгрыша, нового облачения. Тогда и появился автор по фамилии Перельман. О существующем авторе Перельмане тогда никто не подумал, насколько я помню, это была первая попавшаяся в газетном тексте фамилия.
Новый автор был развязным, довольно пошлым, возможно, он прошел Афган, потому что иногда выглядел жертвой ПТСР. Писал он и силлаботонику, и верлибр. Весь цикл, принадлежащий этому беспутному персонажу, показался мне более интересным, чем то, что писал Лайди.
Ты моя лапуля-цыпочка,
Грудки кнопками – наколешься.
И вразвалочку-врассыпочку
Ты бредешь как будто школьница,
И в глазах под красной челкою –
Океаны и промоины.
И резиночка отщелкнула.
Это – правильно, по-моему.
Забавно, что я пишу о них как о субъектах, существующих отдельно от меня. Но ничего из того, что было написано ими, в принципе не могло быть написано мной.
Вероятно, к тому времени я стала еще ленивее, мне было скучно поддерживать эту мистификацию (Перельман постил, в основном, в «Вечернем Гондольере»), и я опять ее сама же и раскрыла.
Двух опытов оказалось достаточным, чтобы понять, что собственное письмо мне намного ценнее, чем чужое, что мое собственное имя, не пользующееся особым интересом, это часть моих стихов.
Невероятные приключения Артюрки и его друзей
Мужское альтер-эго сопровождало меня в самых разных приключениях и авантюрах начиная с подросткового возраста, а если разобраться, то и с детства. Во всех без исключения играх, которые устраивала себе сама, у меня была мужская роль: в диапазоне от принца, спасающего принцесс (а потом, лет после шести, и принцев), до бесстрашного полицейского. На даче, где мы с семьёй проводили лето, я была единственной девочкой и ничуть от этого не страдала, а наоборот: когда на соседней улице (а значит, и у меня в гостях) изредка появлялась моя подружка, я маялась от скуки, выдумывая заранее сценарии игр в куклы, потому что иначе заняться нам было нечем. С мальчишками такой проблемы не возникало: у нас были «Лего», настольный теннис и бильярд, пистолеты (в 13 лет выпросила у папы травмат), велосипеды, на которых мы носились по окрестностям, речка, а главное – моё детективное агентство, с помпой названное «Полярная звезда». Там я была координатором, а также, втайне от агентов, и главным вредителем, чьи преступления мы расследовали.
Стоит ли говорить, что именно мужское «я» однажды привело меня на форум, где девочкам заведомо делать было нечего и где узкий кружок интеллектуалов из разных городов ежедневно обсуждал вопросы, далеко выходящие за пределы тематики сайта. Помню, как сказала себе: «Они будут моими друзьями». И мальчик Артюрка (взявший псевдоним по имени моего любимого поэта) зарегистрировался на одиозном в то время портале с юношеской фотографией моего папы (ч/б вполне сошло за фильтр). Тогда я и представить не могла, что найду не только друзей, которые останутся со мной и через десять лет, но и, как ни парадоксально, настоящую любовь – ведь где же ещё её искать, как не в самом неподходящем месте. Впоследствии, когда в частном порядке мне пришлось признаться членам братства, что оно не совсем-таки братство, некоторые респектабельные дяди, думавшие, что находятся в своём закрытом мирке, грозили засланному казачку Артюрке линчеванием. До первой личной встречи. Но главное всё же – что папа так и не узнал, где получает восторженные комплименты его фото.
Подростковый возраст миновал, любовь осталась, форум на сайте закрыли, и кто бы мог представить, что Артюрке светит реинкарнация. Видимо, за все его шалости – в куда более унылом мире – литературном. Там он возник внезапно, как резвый кайман на полном туристов пляже, и пошёл гулять. Спрашивается, зачем? Причин было несколько: моё тяжёлое психологическое состояние после выхода первой части «Каймании» и всего, что за этим последовало, привычка выходить из тяжёлых психологических состояний самыми эксцентричными способами, желание ближе узнать тех коллег, с кем никак не удавалось пообщаться, и, конечно, напечатать где-нибудь в уважаемом месте редкостную, борзую, бессмысленную дичь.
Но, как показывает мой же собственный предыдущий опыт, в таких вещах предугадать что-либо невозможно, и Артюрка Второй, вместо исцеления меня, довольно скоро стал личным психотерапевтом ряда страдающих литераторов, причём так искренне старался их взбодрить, что чуть было не забыл писать при этом стихи. А когда всё же начал, то обнаружил, что это уже никак не может быть просто дичью – слишком «живой» вышел автор, попавший таким образом в ловушку своего правдоподобия. Артюрка Второй против моей воли хотел искать, пробовать, экспериментировать с языком и темами. Со временем некоторые его находки были мной ассимилированы. И всё же несколько вопиющих пародий увидело свет в изданиях, убеждённых, что приняли к публикации не слишком одобряемую ими «филологическую поэзию». Ну и любовь, конечно, мой персонаж тоже нашёл, причём на этот раз ему пришлось защищать свои личные границы от весьма навязчивых поклонника и поклонницы. А в самом себе он обнаружил тёплое чувство к одному поверившему в его реальность человеку, чьё время он бессовестно украл, а некоторые планы нарушил.
И если за проказы Артюрки Первого мне ни капельки не стыдно, потому что они в итоге только укрепили дружбу между прекрасными людьми и привнесли в неё элемент неожиданности – этакая «Гусарская баллада», то некоторые проделки Артюрки Второго я ни за что бы не повторила, и оправданием им может быть лишь неумение двадцатилетнего человека управлять жизнью созданного им персонажа, попавшего в реальный мир, когда он и своей-то управлять не может. И главным моим открытием стали не какие-то возможности письма, а люди. Те самые эгоцентричные, обидчивые, делящие мифические привилегии люди, которых можно наблюдать в фейсбуке каждый день, но которые в трудных обстоятельствах незнакомого «френда» проявили настоящее участие.
Возможно, Артюрка воскреснет и в третий раз. По крайней мере, всё чаще возвращаюсь к этой мысли, потому что быть только Машей, когда ты ещё и кто-то другой, довольно тягостно. Хотелось бы, как школьник перед классом, пообещать, что проказничать он больше не будет. Но единственное, чему учит опыт создания гетеронима, – не давать никаких обещаний.
- Пользовались ли Вы в своей творческой деятельности мужскими псевдонимами или гетеронимами? С чем это было связано – со своеобразной игрой или профессиональной необходимостью?
- Придумывали ли Вы совершенно отдельную личность? Как могли бы развиваться отношения с такой отдельной личностью?
- Какой была литературная судьба у псевдонима? Более успешной или менее успешной?
- Раскрыли ли Вы его (и почему) в конечном итоге или до сих пор это имя остается загадкой для читателей?
Да, и не раз. Обо всех говорить пока что рано. Но о двух таких персонажах расскажу. Первый был соединением инициалов имени и анаграммой фамилии. Звали его Гад Грезин. Он использовался для подписания небольших заметок и эссе, главным образом, о выставках. Родился он почти одновременно с Негой Грезиной, которая подписывала аналогичные тексты, написанные совместно с Некодом Зингером (Не[код]+Га[ли-Дана]). Оба эти автора носили характер совершенно служебный и довольно прозрачно намекали на настоящих авторов подписанных ими текстов. Гад Грезин понадобился мне исключительно для того, чтоб отделить эти проходные сочинения от чего-то, казавшегося более важным и моим.
Совсем иначе возник Иннокентий Анский. Он появился, подобно некоторым другим своим собратьям, из глубин депрессии и, неподобно им, из потребности самоаннигиляции. Даже его имя появилось уже после того, как найден был ник для ЖЖ: nik_t_o_2, двойка прибавилась, потому что nik_t_o был уже кем-то занят. Таким образом, самоаннигиляция как бы удвоилась или, попытавшись не нарушить точность, скажу: усугубилась. Потом возник вопрос, как могли бы звать человека, открывшего журнал под таким ником. Иннокентий Анненский был «Ник. Т-о» первый, неповторимый и единственный. Пользоваться его фамилией мне не пришло бы в голову, даже если бы мне достался ник без двойки. Тут очень кстати вспомнился автор «Диббука», писавший под псевдонимом Семен Ан-ский. Так и явились на свет божий гетероним Иннокентий Анский и его журнал «ОПЫТЫ САМОУСТРАНЕНИЯ». Он не был моим «диббуком», он был в полной мере мною, только освобожденной от навязываемых обществом социальных характеристик. Так, например, депрессия была ему не чужда, зато вопросы пола, возраста, семейного положения и географии не волновали его совершенно. Маскулинность его была чисто формальной, сексуальные предпочтения – смутными, возраст – вполне неопределенным, а гражданство – не выясненным. Он полностью соответствовал моей внутренней необходимости сбросить с себя груз чужих ожиданий и программ. Так что мне трудно однозначно ответить на вопрос «было ли то своеобразной игрой или профессиональной необходимостью?» Это было жизнестроительной игрой (игра ли это? мне кажется, что все же игра) и жизненной необходимостью.
Сложно сказать, была ли его литературная судьба более успешной или менее успешной, чем у меня. Да и что определяет этот успех? В одном из литературных журналов он получил отказ, зато в «Воздухе» его напечатали. Стихов на целую книгу он не написал, поэтому попал сразу в мою собственную, готовившуюся тогда к выходу в издательстве НЛО – «Точки схода, точка исчезновения».
Что же до четвертого вопроса, то из всего сказанного уже ясно, что Гад Грезин изначально представлял из себя секрет Полишинеля, а Иннокентий Анский был представлен миру как мой alter ego после выхода книги в 2013 году. Что же до тех, чьи имена пока что не раскрыты и «остаются загадкой для читателей», то говорить о них преждевременно. Скажу только: и они начинались из той же потребности в освобождении и обновлении, что и Иннокентий Анский.
Екатерина Каневская
- Пользовались ли Вы в своей творческой деятельности мужскими псевдонимами или гетеронимами? С чем это было связано – со своеобразной игрой или профессиональной необходимостью?
Да, некоторые стихи пишу от мужского лица.
- Придумывали ли Вы совершенно отдельную личность? Как могли бы развиваться отношения с такой отдельной личностью?
Да, это был как бы забытый поэт. пропавший без вести.
- Какой была литературная судьба у псевдонима? Более успешной или менее успешной?
Не заметили)))
- Раскрыли ли Вы его (и почему) в конечном итоге или до сих пор это имя остается загадкой для читателей?
Я уже даже сама не уверена, что его не было. Никто мне вопросов не задавал. Фамилию стала использовать для псевдонима неопределенного пола. Имя – первой буквой.
В молодости я пыталась симулировать советскую поэзию под мужским именем:
20 декабря 1981
«Скорее оправдаться. Дело в том, что рождается Глухов. Иуда Глухов. Он будет печатать стихи в Юхновской газетёнке как И. Глухов. Этим стихам нужно оправдание. И я ищу его скорее. Глухов будет издёвкой и предательством одновременно. Но он будет печататься и получать деньги за ложь и оставлять в дураках глуповцев. Глухов из Глупова».
Я выслала одно или два стихотворения, которые у меня не сохранились, в газету «Юхновские вести». С обратным адресом военного городка возле города Юхнова, где я жила тогда, до востребования. Но ответа так и не получила. Не знаю почему. Может быть, меня вычислили. Я была там довольно заметной фигурой. А может, не ходила на почту, чтобы не светиться, просто ждала публикации? Не помню.
В издаваемом мною журнале Клуба литературного перформанса я сделала несколько публикаций под анаграмматическими псевдонимами к своему имени и фамилии. Среди них были и женские и мужские. Перечислю мужские:
Сатт-Али-Ввек «Восьмое марта», рассказ, журнал «Май» № 2, 2001;
Витас Летвак «Четверг», рассказ, журнал «Июнь» № 3, 2001;
Стив Алетвак рассказ «Шельма», Журнал «Август» № 5, 2001;
Алекс Виватт «На пляже», журнал «Сентябрь» № 6, 2001
Всевалат Кит «Он сладкий, ему вкусно», рассказ (эротическая поэма), журнал «Март» № 9, 2002;
Ветислав Так, двустишия, журнал «Апрель» № 10, 2002:
*
дождусь дождя
насру на сруб
*
доставки меня застали
заставки меня достали
Вавила Текст, рассказ «Обнаруженное в архиве семьи Егё», журнал «Октябрь» № 24, 2004;
19 октября 2009 на вечере из цикла «Феноменология имени»: Игори-2 в клубе «Проект ОГИ» я выступала под именем Игорь Литвак в мужском пиджаке и брюках, с нарисованными на лице бородкой и усиками. Читала поэму «Акробат». Куратор Игорь Сид.
Я была особой достаточно наивной и считала, что главное – хорошо писать, а мальчик ты или девочка – неважно. И потому в целях собственного продвижения или же в качестве социального эксперимента истории с мужскими псевдонимами не использовала. Правда, был у меня в эпоху Живого журнала в дополнение к моему собственному журнал еще и на мужское имя. Какое – сейчас уже неважно, потому что журнал тот давно удален. Записей в нем почти не было, только парочка обывательских сентенций и два-три нарочито небрежно сляпанных стихотворения. Я изредка пользовалась этим журналом для чтения недружественных мне блогов.
Но маска эта очень пригодилась, когда в 2009-м году началась травля, о которой я как-нибудь расскажу отдельно. Травлю эту я переживала очень тяжело. И вот в какой-то момент под этой маской пошла в журнал главного организатора травли и выступила своим собственным хейтером. Причем вошла в роль настолько, что перепугала даже этого самого неуважаемого товарища. Да, никто не умеет ненавидеть человека так, как он сам, с такой страстью и таким упоением… Удивительное дело, но после этой безумной ветки комментариев мне полегчало, и я сумела придумать выход из ситуации.
Когда я удаляла тот старый Живой журнал, то сохранила из него одно стихотворение. Вот такое:
он был сетевым графоманом
ее же печатал Кузьмин
ночами стихи сочинял он
а поутру пил аспирин
однажды в любви он признался
и тут же отослан был прочь
и громко над ним хохотала
девица бухая всю ночь
поплелся бедняга топиться
с булыжником грязным в руке
но этим засушливым летом
воды было мало в реке
стоял на коленях на дне он
и слезы текли по щекам
такого печального мига
узнать не захочется вам
Ну и еще чуть позже была история с премией «Летающие собаки». В какой-то год нам не хватало статей для конкурса, и мне пришлось самой написать несколько штук, причем использовала я исключительно мужские псевдонимы, что, в общем-то, тоже показательно. Я ждала немедленного разоблачения, но никто, насколько мне известно, так и не догадался о моем авторстве. Статьи эти, слава богу, никаких мест не заняли, а то пришлось бы дополнительно что-то придумывать.
———————————
* Идея этой публикации принадлежит Ларисе Йоонас.