Выпуск №11

Автор: Янина Ахх

 

— Сегодня с голубенькой начинкой! Тебе, тебе, тебе, а у тебя рука в… На каждой большой перемене Окса Загородникова демонстративно вскрывала шоколадку «Риттер Спорт» и одаривала приближенных кубиками. Мне, как лучшей подруге, она призналась, что это гуманитарная помощь и получает она ее в немецкой церкви. Поскольку я действительно ее лучшая подруга — что ровно вчера доказала на «стрелке» за гаражами, содрав и растоптав в снегу шапку-ушанку ее обидчицы — в следующее воскресенье она возьмет меня с собой.

— Вообще-то мне нельзя в церковь, я же татарка.

— Да ладно, это и церковь-то ненастоящая. Там даже икон не нарисовано. Бабе своей не говори просто, где была. Ты же смелая, хан Батый!

— Ага смелая! Вон у бабушки племянник Мансур, так он на русской женился и крестился. У них ребенок родился, они его тоже крестили. А потом задавили этого младенца во сне.

Оксанка подумала немного:

— А раскреститься можно?

— Вроде да. Не знаю только как.

— Ну вот и спроси у своей бабушки, Хан Батый!

— Еще раз ханбатыйкнешь, и ты мне не подруга!

 

У меня фамилия Батыева. А церковь — такая красивая и желанная — только для русских. Мне, татарке, на нее даже смотреть не положено. Но как, объясните, не любоваться? Золотые купола и старинный кирпич Храма Александра Невского были, кажется, единственным не серым местом в городе. Разве это не сверху так распорядились? А как здорово загадывать желания, ставя свечку ангельской красоты святым! Наверняка, когда церковь закрывают, они уходят из своих ниш на волшебную поляну, где никогда не темнеет, и там колдуют, чтобы желания исполнились. Свечку я еще ни разу не ставила, но на экскурсии в церковь видела, что святые действительно светились в сырой темноте большого храма и обещали: «Все исполнится. Подожди, и Тоха обратит на тебя внимание», или «мама помирится с папой, а отчима выгонят», или тема монгольско-татарского ига по истории наконец закончится, и у меня появится кличка поприятнее Хана Батыя. Я хотела, чтобы меня звали Мадонна.

Честно говоря, я уже купила себе в «Союзпечати» крестик вожделенного фасона — «под серебро», с розочками по волнистым краям — и тайно носила его в школе и на улице, а перед тем как позвонить домой, прятала в дырку в подкладе пальто. Крест мешал мне, веревочка будто бы натирала ключицы, а там, где крестик соприкасался с кожей, и вовсе какая-то черная дыра образовывалась. Может, оттого, что на некрещеных крест все грехи выжигал? Нам же запрещалось ходить с крестом! Или оттого, что купила я крестик на деньги, вытащенные у отчима из кармана робы? Библиотекарша Галина Владимировна, с которой я была в сговоре, обещала стать моей крестной матерью, как только представится возможность. «Я уже причастна таинству», — уговаривала я черную дыру. Но она начинала шипеть даваникиными¹ словами:

— Выкрест! Чыкунган! Урусы твои нам татарам полумесяцы на животах вырезали, и ты мне хочешь вырезать?

— Да не буду я ничего вырезать! Ты же за дедушку вышла замуж, а он русский!

— Он коммунист!

— А я октябренком была! Я тоже коммунист!

— Шайтан баласы!²

У бабушки было несколько выражений — «кадалган», «иртягя таук» и «чыкунган», которые я терпеть не могла. Раньше, когда ее мама Акаби жила с нами, они между собой говорили по-татарски. Звучало так, будто оладьи на сковородке шкворчали — «щан — пешер — ябыла — шундый – кайтмак». Мы пытались имитировать, от балды придумывая слова с множеством глухих щипящих, которые подпрыгивают как на кочках: мущща ганщандабалган! «Г» было таким, что долго звенело в воздухе, как упавший в общественной бане таз. Тетя Инна жаловалась, что от нее женихи сбегали, заслышав татарские «проклятья». Я тоже просила не говорить по-татарски при моих гостях:

— Аббау! Не о такой внучке я мечтала… Я ведь сама только в школе русский узнала. Эх, мысыр бала!³

Теперь бабушке-даванике по-татарски говорить было не с кем. Остались только эти словечки, которыми она спрыскивала атмосферу.

— Батыевская порода! — а это уже камешек в огород моего папаши, который хоть и был татарином:

— Никчемный кеше!⁴

 

Перед заветным воскресеньем крестик я одела на ночь, с утра украсилась значком «Искусство Америки», надела розовые лосины и выходной капор салатного цвета, накрасила ногти лаком, в котором развела синие чернила, и отпросилась на весь день к Ленке готовить реферат. Вообще Ленка советовала одеваться победнее, в мое серое цигейковое пальто, например. А мне хотелось щегольнуть по центру. Я выпросила разрешение надеть бирюзовый дутыш — пуховик, в котором перья сбивались на дно простеганных квадратиков, как будто их пожевали и выплюнули.

Так называемая немецкая, а как значилось на плакате с ангелом в золотых лучах, Ново-Апостольская церковь арендовала новосибирский Дом актера: с вешалки начиналась купеческая красота — лепнина, гнутые дубовые перила у винтовой лестницы, по которой мы пришли в комнату воскресной школы. Там дети увлеченно рисовали Иисуса и Деву Марию. Я предложила поиграть в Барби, но нас с Оксой, выяснив, что мы старше десяти лет, отправили в большой зал послушать проповедь. Иногда нас вообще принимали за пятнадцатилетних, хотя нам еще не было тринадцати.

Проповедь была романтической — про встречу возлюбленных у колодца. Девушку там звали Ребеккой. Вот это знак! Это же был один из моих любимых псевдонимов. Я любила подписывать свои анкеты Ребекка Макдональдс или Николь Рейн. Открыто на Мадонну пока не решалась.

— Кого сегодня коснулся святой дух, кто чувствует побуждение креститься? — пастор Виктор, точь-в-точь похожий на нашего физрука, только в коричневом костюме, закончил проповедь.

Я почувствовала сильнейшее побуждение и пошла на сцену. Наконец-то это происходит! И национальность не спрашивают. Прихожане, пока я шла, запели какими-то старческими голосами песню, от которой мне захотелось плакать.

Обидно только, что не было купели. Какое-то сиротское блюдечко, в которое пастор Виктор обмакивал палец и рисовал им крестик на лбу. Нарисуют крестик — в зале хлопают. Нас было три человека новообращенных — я и два старичка. Пастор больше болтал, чем колдовал. Поздравил каждого, пожав руку. Объяснил, что теперь нам надо ждать, что из Германии приедут настоящие апостолы и вдуют в нас святой дух. И мы тогда тоже станем святыми. Вот ржака! 

Да меня в октябрята торжественнее принимали, чем такое дурацкое крещение! Катюха Козлова рассказывала, что когда ее в настоящей церкви крестили, она вообще в сатану плюнула. Я тоже готовилась, отрабатывала смачные харчки…

— А имя у меня теперь какое? — спрашиваю я пастора Виктора.

— Такое же как и всегда, — отвечает он.

— А батюшка говорил, нельзя креститься Эльвирой… Нет у нас, православных, таких святых.

— Девочка, ты же теперь не православная, ты новоапостольская.

— А сатана у вас есть?

— Никакой сатана к тебе больше не подступится!

Пастор Виктор был добрым дяденькой, но явно каким-то новичком, решила я. С чего он решил, что мы тоже станем святыми? Ну ладно, посмотрим. Может, когда настоящие апостолы приедут, будет классно.

Старичок Леонид захотел выступить перед прихожанами, рассказал собственное стихотворение, в котором он летал на орле по имени Иисус. Они молнией с небес опускались на грехи и выклевывали им глаза. Я тоже решила к следующему разу что-то эффектное сочинить. Или спеть уже готовую песню певицы Мадонны.

Оксанка уже тянет меня со сцены — побежали! Сейчас гуманитарку будут раздавать! Торопимся, перепрыгиваем через две ступеньки в детскую комнату, а там уже пустые коробки. Воспитатель — или кто она тут? — выдает нам по милипизерному «Риттеру» и говорит:

— Девочки, вам в семью очки не нужны? У нас тут еще полкоробки оправ осталось. Только они уже с линзами, надо знать диоптрии.

У нас в семье с диоптриями нет проблем. Вечно все очками меняются: дай мне твои для чтения, возьми мои для телевизора. Даваника, бывает, и друг на друга надевает, комбинирует, как ей надо. Так что я набрала всяких разных — «под черепаху» для бабушки, дедушке — металические, маме — под золото, тете Инне — красные, отчиму — дурацкие коричневые. А себе на будущее голубые. Да, в конце концов, можно попробовать продать их на Ленинском рынке на поребриках с краю — там, где я в свой день рождения лаки чернильные купила на все деньги. Взяла еще парочку оправ на продажу. Оксанку оправы не заинтересовали, она сказала, что у нее и так всякого хлама дома завались.

 

Выходим последними из Дома актера-церкви, уже темнеет. Асфальт на Серебренниковской как отложения пород в пещере: из открытого посреди трамвайной линии люка идет пар, вокруг застыли желтоватые ледяные волны. Ленка говорит, что это моча, но я не хочу думать о гадостях и портить особенный день.

 

— Давай ты Ленина, а я Гитлера!?

— Давай! Кто на черточку наступит, тот и Ленина погубит.

— Кто на черточку наступит, тот и Гитлера погубит.

Мы перепрыгиваем трещины и разломы асфальта, передыхая на сухих кочках, смачно скатываемся по желтому зеркалу напротив входа в поликлинику и добираемся до гладких плит перед Оперным театром. Играть на них после настоящих препятствий совсем не интересно — меряемся  набранными «гитлерами» и «лениными», что, в общем-то, лишено смысла — ведь лениных губить все еще нехорошо.

— Окса, а ты крестилась уже?

— У этих, что ли? Я чё, дура? Не, я православная буду. Пока крестных себе кайфовых выбираю.

— Да блин. Я, наверное, тоже раскрещусь. Бабушка объясняла тогда племяннику своему Мансуру: надо залезть в ванну, чтобы вода тебя полностью покрыла, и сказать «Иисус, выйди вон!»

— Так воды горячей нет. Авария же.

— Нагрею, надо будет.

 

Не помню, когда я так в последний раз торопилась домой. Обычно мне у нас дома не очень нравится. Мне не разрешают ни стены обклеивать плакатами, ни тем более их разрисовывать. Пианино — почему оно тогда в моей комнате? — нельзя «лапать» моим друзьям. А сейчас после церкви кажется так уютно. Все собрались в зале — я называю его своей комнатой, смотрят телевизор. Я всегда сижу на ковре ближе всех к телевизору. Но сейчас ложусь на тахту рядом с мамой, забираюсь к ней под плед и сразу засыпаю. Мне снится, что певица Мадонна обнимает меня и одевает мне светящийся веночек, как на иконах. Вокруг стоят и аплодируют святые. Самый старенький и бородатый из них говорит: «Хан Батый, ты теперь у нас тоже святая. Будешь отвечать за татар».

 
 
_______________________________________
¹ Давани — (тат.) бабушка
² дьяволенок
³ бедняжка
⁴ человек