Выпуск №11

Автор: Александра Мкртчян

 
***

Оттолкнув чужую почерневшую ногу,
поковыляла дальше.
Где я сегодня?
Это все еще родина или уже другая страна?
Навстречу движутся пятеро мертвецов,
почти все утратило смысл,
а может, я в Ереване,
а может быть, в Иране,
следует прекратить грезить,
меня услышали,
бежать или убить — вот в чем вопрос.
Выживание стало единственным видом деятельности,
досуга и спорта,
ради чего непонятно,
но умирать хочется куда меньше.
Когда череп пятого был с хрустом проломлен,
снова вернулась к мыслям о начале,
зацикливаться опасно,
однако о другом думать не получалось.
Где была точка бифуркации?
Нужно было сделать правильный выбор,
основываясь, с одной стороны, на неполном знании и опыте
и на скудном знании, с другой.
Разумеется, там, где знание скудно, расцветала надежда
и бог там пребывал.
Иррациональное укоренено в природе человека,
потому что знание всегда неполное,
запрос на чудо во всех пустотах,
так создаются боги и рождаются кошмары.
Многие высокомерно отказывались понять
эту простую истину,
они погибли прямо там,
на избирательных участках,
подверглись укусам в первую очередь,
раньше знала их поименно, а теперь забыла.

 
***

Мы заглядываем друг другу через плечо,
свободные от обязательств.
Делаем выводы на основании
замеченного боковым зрением.
Вот если бы мы все навалились на абсолютную истину,
и перевернули ее, и разбили,
чтобы посмотреть,
что у нее внутри.
Вместо этого писатель вытащит козырь из рукава в самом конце детектива,
математик излагает гипотезу для десяти других математиков,
одного из них выведет из этого тесного круга инсульт,
что является крайне грубым примером,
зато наглядным,
сценарист заставляет своего героя совершать абсурдные поступки,
философ наблюдает, чтобы мысли не выплескивались из русла.
Каждый занят своим делом,
вроде бы так и должно быть.
Чего же тогда мы все хотим?
Я даже не знаю, стоит ли этого хотеть.

 
***

Психика человека очень хрупкая.

Читаю сборник эссе Джонатана Франзена
«Дальний остров»,
одно эссе посвящено путешествию Франзена,
обеспокоенного участью живой природы,
по Кипру и Мальте.
На Кипре традиционным времяпрепровождением
является охота на певчую птицу амбелопулию,
также известную как черноголовая славка.
Киприоты развешивают в своих садах палки, обмазанные клеем,
птицы прилипают к этим палкам,
на славок расставляют сети, заманивают их звуковой записью голосов птиц,
к палкам прилипают не только славки, но и другие виды:
мухоловки-белошейки, пеночки-трещотки, кукушки и соловьи.
Поскольку на Кипре отпускать птиц с участков считается плохой приметой,
не-амбелопулий раздирают и бросают на землю, чтобы колосилось,
или просто оставляют в сетях.
Директивы ЕС предписывают бережное отношение к черноголовым славкам,
но это наша традиционная еда, возмущаются киприоты,
это наша культура,
наши матери говорили нам по утрам: поймай чего-нибудь на обед,
наши отцы охотились на амбелопулию,
один популярный на севере Кипра политик съел целых 54 амбелопулии
за раз в одно лицо в прямом эфире,
Кстати, север страны захвачен турками,
так что знаешь что, Европа? — говорят киприоты,—
у нас тут кипрский конфликт, это будет поважнее каких-то там птиц, отъебитесь.

Мальта — маленькая страна, но попробуй над ней пролети,
над Мальтой ежегодно убивают миллионы перелетных птиц,
мальтийские охотники стреляют по всему, что летает, без разбора,
эти охотники — ранимые люди,
после ограничений на отстрел птиц, наложенных Директивами ЕС,
некоторые из них, по словам руководителя мальтийского ордена охотников,
стали хандрить, у них началась депрессия,
кто-то даже покончил с собой.
Где горлицы? — жаловался один из охотников Франзену,—
я уже два года не видел козодоя,
каменного дрозда я не видел пять лет.

Нельзя пренебрегать традиционными ценностями,
скрепляющими узы семьи начиная с 16-го века,
нельзя так обходиться с 50 тысячами кипрских охотников и 12 тысячами мальтийских,
я вижу их, обезумевших и несчастных,
бегущих по улицам под «How dare you!»,
они хватают друг друга на улицах и жрут друг друга,
ведь культура отстрела птиц
их больше не объединяет.

Нормальное человеческое состояние обеспечивается постоянной борьбой
за шаткое психическое равновесие.

 
Никому в отдельности

Если бы после взрыва в Рейксмузеуме
я тоже не сообразила что к чему
и прихватила с собой картину Адриана Коорте,
я повесила бы ее на стену в уединенном доме,
сидела бы днями под ней
при искусственном освещении,
не сводя с нее глаз,
пьянела и умирала от счастья.
Плоды уже чуть тронуты гниением,
окружены тайной,
словно омытые углеродом.
Ripeness is all,
а также толчок для энтропии.
О, я окружила бы себя суетой сует,
сидя в ней словно в луче божественного света,
и умерла, как крыса
от всемогущего электрода.
Не следует пытаться бесконечно воспроизводить
свой удачный опыт,
каждому практикующему медитацию это известно.
Пусть излучающее свет
светит всем и никому в отдельности.

 
Ндрангета

Встретив старика в заношенных одеждах
в горах Калабрии,
не спеши его пожалеть,
мол, сколько же ты лет видишь эту землю,
а государство так ничего и не сделало,
не спеши так думать,
ты не у себя дома.
Скорее всего, этот старик
в горах Калабрии
и есть государство,
имя ему доблесть.
В его подслеповатых глазах
отражаются утренние горы,
подернутые туманом,
в его мыслях — весь мир,
потому что наркотрафик охватывает весь мир.
Да не собьет тебя с толку
его простая пища:
его хлеб всегда был хлебом,
а вино — лишь вином;
кому еще дано столь ясное понимание того,
что такое жизнь, смерть, кровь и деньги?
Его бесстрашие передалось внуку,
который потерял отца-предателя,
но все равно обзавелся семьей.
Порой нет-нет да и нахлынут волны мыслей к изголовью:
я обменяла бы на его понимание
свой разум, отдала бы свое эстетическое чувство,
ведь что такое это эстетическое чувство —
вечная фантомная боль.

Или же я ошибаюсь
и душа его черна,
как дно колодца.

Каково это — иметь черную душу?
Иметь постоянную форму?

 
***

Я найду лучшие слова
среди самых добрых слов,
это золото, лук и стрелы, формула, звезда,
площадь, многолюдный, сумерки, овал,
выберу самые яркие цвета —
изумрудный, алый, золотой,
на бархатной скатерти плато
нас рассудит стаунтоновский комплект фигур.
Никто не посмеет
нарушить ход партии, никто,
если только это не сама Долорес.
Долорес, кто сумеет тебе запретить?
Смешай фигуры, сбей с них спесь,
мир не принадлежит ни черным, ни белым,
смахни их со стола,
спутай человеческие ходы.
И когда осядет пыль,
я найду новые слова,
соберу цветы,
разверну огромный чистый холст.

 
***

Близился день,
когда агатхон и бхакти должны были встретиться.
Никто не знал,
что последует далее.
Они говорили на разных языках,
но понимали друг друга без слов,
поэтому их переводчики были напряжены,
а у интерпретаторов было полно работы,
ведь каждому интерпретатору известно:
больше всего работы, когда не сказано ничего;
о, как были переполнены их заковыристые умы.
Если оно начнет речь первым,
это сочтут за слабость;
если оно начнет речь первым,
это сочтут за слабость,
так что, скорее всего, они будут молчать.
Эти двое умеют читать мысли,
если находятся на малом расстоянии от источника мысли,
поэтому самое важное,
чтобы блокираторы не дали сбой,
они тем временем, наверное, будут мысленно петь гимны или молиться,
чтобы сбить друг друга с толку.
Боже, какой близится день! —
говорили старейшины и поглаживали бороды.
О чем они договорятся?
Как решится наша судьба?
Совершенно неясно, что будет дальше.
Жизнь остановилась,
взгляды людей были устремлены ввысь.

И трава бы не росла,
но она росла,
потому что не воспринимала;
и птицы бы не пели,
но они пели,
потому что не знали;
и дети бы не играли,
но они играли,
потому что не понимали.

 
Боковое зеркало заднего вида

Пока убийство не раскрыто,
никто не будет восхищен, —
сказал бодхисатва.
Вот почему профессия следователь
греет мне сердце:
прямо сейчас необходимо полное знание,
непременно нужны улики, все до единой,
каждый камень, каждый цветок должен быть назван.
Дело закрыто,
но будет финал открытым,
багровый закат
сообщит мне тургор.
Непременно нужно любить море и солнце,
биссектрису и перекресток,
площадь и угол.