Выпуск №11
Автор: Александр Воловик
КОГДА-ТО…
Напротив памятника Пушкину
кафе-молочная. Я там
машу сосискою надкушенной —
как бы указываю ртам
режим и ритмику жевания:
альты — ням-ням, басы — хруп-хруп!..
Жуют студенточки жеманные,
потом лицо платочком трут.
Смели два марципана щёголи,
два капитана в галифе.
Клыки, кренясь, у бабки щёлкнули,
она немножко подшофе.
А за стеклом моя милиция
законно алчет шоферóв.
Шуршит бульвар тверскими листьями.
Лицо луны вздымает бровь.
В углу качнулся и уснул-таки
алкаш, как твёрдый знак загнýт.
В «России» в Малом зале мультики.
Начало через семь минут.
ЭТЮД
Она издавала панический крик,
который был слышен издалека.
Она издала несколько книг
общим тиражом, неизвестным пока.
Она веселила скоромных мужчин,
я даже сказал бы — трефных хрякóв,
и дюжину кофеев «каппучин»
без закуси на-спор смела с лотков.
Когда же поплыли наперекосяк
любимые — город — газон — кровать,
она говорила одно: пустяк
и продолжала пиры пировать.
Но вот, как в частности, так и вообще,
затмила светило чужая тень.
В дверях засветилась заглавная «Ч».
Плеер облезлый обрезал трель.
Летучие крылья сложил вампир,
и бухнул колокол — ни о ком…
Пойми теперь, кто — бормотал, вопил,
и кто — выпрыгивал из окон!
А там, где вибрировал хронотрон,
перелопачивая быльё —
свалка разобранных хромосом
для вос-произ-веденья её.
ДЕЛА СУДЕБНЫЕ
угрожал ножом нанёс побои // след зафиксирован
справкой врача // врезалась в пень пострадали
двое // вывихнула ключицу плеча // окопался с
бабой в проданном доме // дверь на замке телефон
отключён // отлучился на год в пустыню гоби // она
уже с ветеринарным врачом // ворвался в комнату
ругался матом // махал кулаками дразнил собак
// соседа-ветерана обозвал «приматом» // научила
ребёнка «папа дурак» // заявился пьяный крушил
посуду // пианино деку разбил топором // не
спускает воду гадит повсюду // жилая квартира
беспредел погром // ехала на красный вырвали
мобилу // потерял расписку чемодан вокзал //
отобрал бумажник прямо у могилы // справка об
отцовстве нанёс угрожал
* * *
Забудь каток и колесо, историю и шар.
Забудь наивное — когда ты верил: что-то есть.
Недоказуемое Всё, неведомым шурша,
всё тает-тает… И еда — единственная вещь.
Увы, законы (дважды два) и практика (курьёз!)
равно сомнительны. Одна метафора права,
Она с капелью ржавых крыш сольёт дождинки слёз,
к вулкану приравняет прыщ и к музыке слова.
Метафора родит лиризм, она включает свет.
И в этом свете (только в нём!) является предмет.
Всё — виртуально: водоём, премьера, интернет…
Так называемая жизнь необъяснима. Нет.
ПАУК И МУХА
Человек-Паук укусил Человека-Муху
Человеку-Мухе лететь бы куда фасетки
Но он был аскет и сознательно шёл на муку
И нарочно запутался в цепкой паучьей сетке
Человек-Паук питательно впрыснул в кожу
Человека-Мухи сок чтоб толстела мякоть
Обезболил добавил к соку стакан наркозу
Округлил как нолик до самых дотошных знаков
Окормил как батя по-полной и ждал надеясь
На наружный процесс верней на его ферменты
Человек-Муха вспотел переполнен через
И впервые подумал что сладкие зкскременты
Для него возможно потеряны безвозвратно
Рáвно как и самки сладкое же жужжанье
И телесно выпитый залпом от жажды жадно
Он душой улетал на новых крылышках ватных
ВЕК — МНОГОЯК
Век — многояк: то трепет недр, то цокот монет.
То нет Материи как нет, то Времени нет.
Но он проедет перегон и ляжет в аннал.
Его не сгубит самогон-тротил-аммонал.
И, руша фабулы скелет, событий мня воск,
сечёт-сечёт его (сто лет не просечёт!) — мозг.
Оцифровал за годом год — и что, что их сто! —
компьютерный бесстыжий код, и врёт, и врёт — что:
превышен уровень того, принижен — сего,
и где резвилось божество — гниёт вещество.
Ещё вчера зияла щель — сегодня: бугор.
И не злодействует Кощей, смещённый Ягой.
Деревенеет капитал, чтоб ткань стала — сталь.
Где голос пел и обещал — сегодня: «Отстань!»
Вот пожелтел газетный лист, не жжётся глагол,
Ваяет монументалист мемориал — в стол.
И всё напористее тьма, безжизненней свет.
Нет памяти и нет ума. И времени нет.
СЛУЧАЙ С ВОЕННЫМ
Военнослужащего полюбила змея.
Она ночами приходила к нему пешком.
А военнослужащий был такой же, как я.
Только я с их уставами поменьше знаком.
Он был, видимо, храбр: от армии не косил.
И дедовщину с пониманием принимал.
И то сказать, тронь его какой-либо дебил —
до койки до собственной вряд ли бы дохромал.
Вонзился в дебила бы жала злой язычок,
дебилу бы плохо было, он даже бы сдох.
А военнослужащий получил бы зачёт,
боевой отличник и кавалер орденов.
Он потом, наверное, генералом бы стал,
потому что сызмала жезл железный носил,
потому что верен был лишь змеиным устам
и от армии потому что не откосил.
А я перевожу, запаса старый старлей,
в черновики лес, чтобы пнями прорастал в них.
Не взрывал не орал: «Огонь!» И сам себе змей.
И даже курсор от меня уполз, изменив.
* * *
Так. XXI столетье.
А в прошлом веке (где он ныне!)
я жил, как все: ел щи на третье,
негласно вопиял в пустыне…
Дробясь в нутре зерцала мутном,
с утра бухую скалил морду.
Натужась, втискивался буквой
в ячейку тесного чайнворда.
Пока самцы шукали веру,
блудя посты, как постовые,
искал я пару, как химеру,
был погружён в стиха стихию.
Пока бананы ямба ел я
и отливал в часы отлива,
она, как ящерка, глядела
зелёным глазом похотливо.
Я выходил в инет без ника —
таким Гаруном (аль Рашидом)
и тусовался там безлико,
перепоясанным шахидом
спеша в толкучку масс народных,
дрожащих в трепетах лобзаний,
как исполнитель на скейтбордах,
елозил злачными задами.
Под едкий запах перегару —
в метро, в его тягучих штольнях —
как шелкопряд, искал я пару,
а получал её — как школьник.
И вечным двоечником, воя,
вкусив субботней трёпки предка,
не забывал: теперь нас двое —
я и проклятая отметка.
Хоть был я видный, вроде, парень,
внедриться мог в любую щёлку,
Но лучше бы я был непарен
и на-гора давал бы шёлку…
Я не хочу служить в балете,
мамоне, богу и отчизне!
Вернись, ХХ столетье,
и снова молодостью брызни!
ОКТЯБРИ
Хрущёв и Лермонтов. Октябрь. Допустим, иды.
Решенье Пленума. Рожденья торжество.
Где — лысина?.. Бровей орлы приятны с виду.
Гусар в подгузнике. Стихи маня́т его.
Ужель в последний раз ласкаешь ты кормило!
Отпустишь — и один. И будто овдовел…
А тот у бабушки, задумчивый и милый.
Сопит и чмокает. А впереди — дуэль.
Не вовремя Покров: всё солнце вылезает.
Захлопнуть бы тетрадь подальше от греха.
Синеют огурци. По полю скачет заец.
Октябрь уж наступил. Уж роща отряха
ЛЕТАЯ, ЛИКУЯ, ИГРАЯ
Я кверху взлетал, я планировал вниз,
но я не участвовал в войнах.
Играл бессеребренно в бисер на бис,
как бес у небес беспокойных.
Клевал наклонений калёную суть,
ничуть не склоняя колена.
И лысого флага болтался лоскут
тоскливо — то клёво, то влево.
Болтун многоякий, глумливый глагол,
как гугол*, бездонен и гулок,
на руки, на крюки и просто — на пол
не лóжил охальных охулок.
Напротив: матроны, мужья и зятья,
Светланы, Ларисы и Вали
в восторг приходили, в мосторг заходя,
и 5 мне любезно совали.
Шестой — обглодает последнюю кость,
и вот я — журнально и книжно —
цикутой цикады от(п)равлен на пост,
на мост моего модернизма.
От берега А и до берега Б
он реет — от края до края.
Я — виден. Но главное: сам по себе.
Летая. Ликуя. Играя.
_____
* Гугол – самое большое число на свете
ПАРАД ПЛАНЕТ
Всё, вроде, кончено. Заделов больше нет.
Подобраны все рифмы (на помойке:
там — сор. Тот, из которого — стихи).
Окончен труд. Теперь я жду награды.
А через полчаса — Парад Планет.
Венера с Марсом с вечера по стойке
равнялись «Смирно!» (а она: «Хи-хи!
Не щекотись! А то уйду с парада!..»)
Но Марс её в заложницы позвал
и — заложил: за воротник и галстук,
так что пришёл в волненье и экстаз
повеса, фат и донжуан Меркурий,
который, хоть и не любил овал,
но тут (в экс-тазе) рвался и метался,
и в этот таз слезами пролилась
гроза начала мая.
— Кто дежурный?
Убрать! — раздался страшный голос вдруг, —
парад и это вот — не совместимы!
Немедля прекратить! Из ряда — вонь!..
— Кто это, — я спросил, — Юпитер что ли?..
Ответа нет. Безмолвие вокруг.
Подумал: значит, вот, о чём грустили
со школьных лет обжившие амвон —
о Вечности… И снова всё, как в школе:
глагола первый ощутив ожог,
рифм штук по сорок заносить по будням
в блокнот, и, тужась созидать сонет,
их рассыпать частично по дороге…
Парад, меж тем, уже произошёл.
Махал Сатурн своим цыганским бубном,
пока Юпитер, маршал средь планет,
скакал пред них на белом Козероге.
ВИРТУАЛЬНОЕ БЕССМЕРТИЕ
Думать: о почерке и о походке.
Не — о сюжете и цели пути.
Здравствуй, Стрелок, остроумный охотник!
Вспыхни. Бабахни. Внуши. Просвети.
Смерть тепловую влечёт, создавая,
взрыв, и на ВСЁ промежуток — пустяк!
Телом истлел? — Но души сетевая
версия теплится — не́ в небесах.
Медный узор в эбонитовой тверди
вплавлен, как жук, в материнскую плоть
платы на сервере давнем. Бессмертье —
даром в Рунете даровано, хоть —
всё мирозданье на фокус похоже,
и на арене, как злой лицедей,
Вечность со свечкой дежурит у ложа
с ложью спасенья, со страхом судѐй…
Всё и кончается Словом. Играя
звуком и буквой на зле и добре,
тысячелетье какое — не знаю —
там кувыркается в вашем дворе.
УРОКИ МУЗЫ
Репетиторша Муза всё учит меня: «Полиричней!
Душу, душу раскрой! Да пошире, чтоб видели все.
Что за рифмы, старик!
Так вообще рифмовать неприлично!..
Тут — любимую вспомни в её ненаглядной красе.
Тут — уместен пейзаж, непременно с дорожкою лунной.
Там — обсценно приправь нашу русскую удаль тоской.
А в четвёртой строфе намекни, что созданием юным
увлечён твой герой, ровно сдвоенный Гумберт какой…»
………………………………………………………………….
И — корявый балбес — неужели дождусь пересдачи?!
Наконец, оправдаю унылый безрадостный труд?
И каникул мираж промелькнёт сыроежкою с дачи.
И седой академик мне, брезгуя, выставит «уд».
И с условной зачёткой рвану в виртуальное небо.
Там молчит ураган и орудует ласковый бриз.
Что земное теперь! Я всё грезил: небесного мне бы!..
Ну, и вот она, Вечность — труду и усердию приз!
ШТУКИ
Стихотворение — не анекдот.
Не излияние и не глюк.
Не чувств половодье. Наоборот.
Это — УПОРЯДОЧЕННЫЙ НАБОР ШТУК.
Дам пояснение, кто туповат
(в первую очередь для себя).
«ШТУКА» — то, что летает — над,
фабулу комкая и торопя.
ШТУКИ — первичны. Как Слово: То,
Сказанное (О чём?.. Кому??..)
— Ну, а про что они? — Ни про что.
— Свет-то прольют? — Ни в какую тьму.
Каждая — абсолютно чиста.
Как эталон. Или — ориентир.
Это — кристальная красота.
Она никогда не спасает мир.
ШТУКА за ШТУКОЙ свой звон, штрих —
вносят поштучно, и вот (вдруг!)
выкристаллизовывается — стих.
Т.е. УПОРЯДОЧЕННЫЙ НАБОР ШТУК.
* * *
Я вхож в один кружок
богемного, похоже, толка.
Где с серьёзными постмодернистами
и симпатичными концептуалистКами
закусываю то постным пловом,
то острым словом,
то салом французским
постмодернистские перформансы,
концептуальные инсталляции.
Водку. Стихи.
Весёлый мат интеллигентский.
Никотиновый дым.
Шум. Палиндромы. Предметы искусства.
И смотримся мы, как пришельцы с Марса.
Я видел в книжке постсоветской фото.
Фас, профиль и глаза.
Горящие от ужаса глаза
безумного замученного Хармса.