Выпуск №12

Интервью с Милой Борн

Беседовала Мария Костычёва

 

Мила, для начала сразу уточню – как Вы относитесь к феминитивам? Вы писатель или писательница? Кстати, для слова «прозаик» существует феминитив?

 

Отношусь спокойно. Предпочитаю, чтобы меня называли писателем. Во-первых, с точки зрения правильности литературного языка – такое название относится к любому человеку этой профессии. Во-вторых, деление на «писателей» и «писательниц» тянет за собой массу не всегда здоровых с социальной точки зрения смыслов. И мне это не близко. Мы, конечно, знаем, что немало известных в писательском мире женщин начинали свою карьеру под мужскими псевдонимами – Роберт Гэлбрейт, Джордж Элиот, Жорж Санд или Макс Фрай, ссылаясь на гендерные проблемы времени и общества, в котором они жили или живут. Тем не менее в литературные анналы они вошли под своими подлинными именами, сделав немало для литературы. И это для меня естественно.

 

В Ваших рассказах персонажицы часто сталкиваются с агрессией этого мира, направленной против женщин. Почему Вас беспокоят эти темы?

 

С агрессией мира в моих текстах сталкиваются одинаково и мужчины, и женщины. Для меня, как для автора, не принципиально, кто именно испытывает на себе прессинг окружающего мира. Конфликт между человеком и обществом универсален и вечен, как и сам мир. Различны, пожалуй, только способы борьбы за свое достоинство и самость. Различия возникают не только между женщинами и мужчинами, но и между детьми и стариками, жителями провинций и больших городов, здоровыми людьми и больными. В конце концов, каждый человек, живущий на земле, желал бы сохранить свою идентификацию, с каким бы видом агрессии ему ни пришлось столкнуться.

В рассказе «Импровизация» никакого харассмента нет. Он присутствует в рассказе «Дура». Тогда как проблема, которую переживает героиня «Импровизации», связана с несвободой личности, неправильным воспитанием чувств и отсутствием в среде, где растет девочка, свободы творчества и самовыражения. Поступок, настоящий человеческий поступок героини в том, что она пытается вырваться из этого удушающего мертвого мира. Но она, к сожалению, еще слишком мала. Это ее первый робкий опыт бунта. Хотя я верю, что именно из него когда-нибудь произрастет ее зрелое желание вырваться из токсичной среды.

 

Ваша юность прошла в российской провинции, верно? В каком, кстати, городе? Судьба женщины на периферии отличается от судьбы столичной жительницы? Опыт взросления радикально другой?

 

В российской провинции прошло мое детство и отрочество. В 17 лет я уехала в Москву. И уже там прожигала свою юность. Впрочем, город, где я родилась (Волгоград), назвать провинцией можно весьма условно. Это город с миллионным населением, своими университетами и театрами, развитой промышленностью и интересной архитектурой. Отличается ли жизнь столичных жителей от тех, кто не живет в Москве? Наверное, да, отличается. Как, впрочем, отличается жизнь москвичей от жизни римлян, берлинцев или парижан. Любой город имеет свое неповторимое лицо. Вопрос тут не в городах, а в людях. Кому-то нравится жить в Саратове, а кто-то не мыслит своего существования без Парижа. Город как хорошая компания – кому-то подходит, а кому-то нет.

 

Сейчас Вы живёте в Германии, Мила. Скажите, с какими сложностями приходится сталкиваться русской писательнице за границей?

 

Для писателя, оказавшегося за границей родной культуры, есть только одна сложность – это язык. И чем старше ты, тем сильнее ощущаешь внутри себя этот разлом. Потому что чужой язык, как бы хорошо ты его не выучил, никогда не станет тем, чем является язык родной, с помощью которого мы думаем, мечтаем или видим сны. История знает, конечно, писателей, которые, переехав в другую страну, отнеслись к родному языку радикально и перешли в своем творчестве на язык эмиграции. Набоков, например. Но даже он, изучавший английский язык с первых лет своей жизни, не раз признавался, что без родного языка в творчестве он чувствует себя значительно беднее.

 

Современная проза – больше о мужчинах или женщинах? Кто Вам вообще наиболее близок по мироощущению из современных авторов?

 

На мой взгляд, в современной литературе появилось много сильных, действующих, уверенных в собственных силах героев. Но ведь и мир стал такой – агрессивный, беспощадный, не склонный к эмпатии. Поэтому все больше и больше авторов наделяют своих персонажей брутальными качествами – решительностью, выносливостью, принципиальностью. Образы лишнего человека и  тургеневских барышень остались, как мне кажется, в прошлом. Они не в силах уже вызывать в современном читателе интерес, не в состоянии вдохновить его или научить чему-то новому. Однако проявление силы может быть разным. Может, поэтому среди современных российских авторов у меня нет особенно близкого мне по духу писателя. Потому что я предпочитаю героев, которые стремятся прежде всего к обретению духа и нравственного миропорядка. А литература в России существует сегодня, как мне кажется, в виде двух лагерей – женская и мужская, любовная и маскулинная, литература о семейных ценностях и литература о военных баталиях в современном мире. Мне близки такие авторы, как Ульбек, Памук, Ирвинг, Шлинк, Стоппард, Барнс и т.п.

 

Вы также являетесь сценаристом, Ваша деятельность связана с кино. Расскажите об этом поподробнее, пожалуйста.

 

Кино я занимаюсь не так давно. Вернее сказать, я решила догнать последний вагон уходящего поезда и осуществить свою давнюю мечту – заниматься кино. Я закончила ВГИК, где моим мастером был знаменитый кинодраматург Рустам Ибрагимбеков. Пишу сценарии. Но учиться никогда не поздно. Собираюсь сейчас на учебу в немецкую киношколу. Очень хочется разобраться в магии «новой немецкой волны» и проникнуться ее атмосферой.

 

Мила, Ваша мечта – снять фильм, это так? О чём был бы этот фильм?

 

Не совсем так. Я мечтаю о том, чтобы по одному из моих сценариев, который уже больше года ждет своего часа, был снят полнометражный фильм. Сценарий этот современный, актуальный. Он успел уже стать лауреатом престижного кинематографического конкурса. Но в сегодняшних условиях режиссеры пока не решаются его реализовать. Так что я живу ожиданием этого проекта. Ведь для любого сценариста наивысшее счастье, когда по его сценарию снимается не сериал или короткометражка, а полноценное, серьезное кино.

 

Расскажите, пожалуйста, о Вашей истории взаимоотношений с музыкой. Это была страстная любовь или, скажем так, брак по расчёту?

 

Никакого брака с музыкой у меня так и не случилось. За пианино я оказалась только потому, что моя мама всю свою жизнь посвятила этой деятельности и, как многие родители, видела в этой профессии и меня. Действительно, музыке я посвятила многие годы своей жизни. Благодаря моим учителям не раз становилась лауреатом всевозможных конкурсов и участником телепередач. Но до консерватории так и не дошла, потому что в какой-то момент поняла, что для меня нет ничего интереснее, чем литературное творчество. 

 

Ваш издатель говорит о Вас как о писателе и человеке с мистическим ощущением мира. Что это значит?

 

Наверное, это лучше спросить у моего издателя. Полагаю, этот человек, весьма уважаемый мной, действительно разглядел во мне писателя, за что я не могу не испытывать к нему чувства благодарности.

Что касается мистического ощущения мира, это присутствует во многих моих текстах. Я считаю, что импульсы мистического восприятия мира ведут человека, любого человека к духовному миру. Это поиск пути, смысла собственной жизни. Ну а для писателя, как мне кажется, такой опыт просто необходим.

 

Ещё мистический вопрос! В чём для Вас выражается ощущение времени?

 

По моему убеждению, у времени не существует границ. Куда бы мы ни стремились, куда бы ни шли, мы всегда возвращаемся, пусть даже и на новых, более совершенных уровнях, к собственной точке отсчета, к нулевому километру. Как стрелки на часах. К тому же время дискретно. Рождаясь, мы умираем. Умирая, рождаемся заново. Такой процесс не имеет окончания. Это доказывают и наши сны, и наши воспоминания, и наши предчувствия. И когда я так думаю, начинаю понимать,  что все, совершенное человеком в его жизни, все достигнутое им – это не зря, это зачем-то нужно. Все – и опыт любви, и спасение чьей-то жизни, и написанная стихотворная строка.

 

Мила, и ещё личный вопрос напоследок. Если бы Вы встретили сейчас себя шестнадцатилетнюю, какие бы слова Вы себе сказали?

 

Я бы посоветовала себе не торопиться, научиться как можно внимательнее оглядываться вокруг себя, понимать, что жизнь – она и создана для того, чтобы мы все испробовали, все успели. Поэтому не стоит ни в чем торопиться. Ведь в бешеном галопе и желании успеть побольше можно ошибиться или пропустить что-то очень важное, порой крайне необходимое – как в творческой, так и в человеческой судьбе.