9 октября, 2020

ГЕРОИ

Выпуск №12

На сцене – молодой мужчина 27-33 лет, одет просто, но аккуратно. Джинсы, рубашка, туфли тёмного цвета. Уровень доходов и образ жизни по внешнему виду не угадывается, – обычный молодой мужчина с ноутбуком вечером в кафе.Никаких колец, серёг, татуировок и т. п. Сначала у него немного «потерянный» вид, как будто он не уверен в том, что его услышат. Звучит и скоро смолкает ностальгическая музыка. Начинает говорить сразу же, как только выходит на сцену, не обращаясь ни к кому определённому.

В спектакле участвует также человек из зала.

Он: Я хочу говорить о героях. Я думаю о них, и буду говорить о них. Там, где я жил, героев не было. Я хочу об этом говорить. Это важно, потому что с разговоров начинается почти всё. Я бы песню спел, но не умею.

Там, где я жил – начну с этого. Это такое место… Это город. Я вырос в городском доме. В Сибири такие города везде. Едешь куда угодно и приезжаешь в такое место почти обязательно: думаешь, ну и ну, где я оказался. Но и там может быть неплохо. Я там родился и жил потом. Дома поставлены один к другому между лесом и полем, если посмотреть сверху – то между заводом, и другим заводом, и большой трассой. Потом я уехал. Город назывался Китимск. Но дело не в нём, я мог бы родиться где угодно, просто я вспоминаю Китимск, и чаще всего вот как: будто я смотрю в окно, и там совершенно ничего, никакого пейзажа, всё ровно. С этого и начну.

Итак, когда я вспоминаю себя в детстве: это зимние каникулы, сижу читаю и поднимаю глаза в окно, а там далёкий такой простор. Наш дом стоял на краю города. Всё, что дальше, было белым… Так и запомнил. Сижу и читаю, а о чём читаю – это можно сказать одним словом: о героях. Такие детские книги о героях…

Там, в Китимске, ничего нет. Там ровно всё. Это на самом деле – самый обычный город, но пустой какой-то. Это мне так казалось. Когда я стал старше, я нашёл людей. Но, в общем, с детства было ощущение: никаких людей. Я не был замкнут, никогда не думал об одиночестве. Хотя с подростками случается, что не хватает своих. Ну а я был отдельный подросток и об этом не переживал. Ещё мне было нужно много места, но не степного, а морского или горного. Степь-то я и так наблюдал! Идти далеко – далеко, и там добиваться чего-то правильного, светлого… для этого нужно пространство. Его у меня за окнами-то было сколько угодно Настоящее полотно. Уж чего только я на этом полотне себе не представлял. Как начнёшь вспоминать, так и выходит о детстве: многое было, а пространства не было. Что было – не подходило мне. Я таким родился, я же не выбирал этого. И не выбирал родиться не в Новом Орлеане, не в Генуе, не в Лиссабоне, всё это любимые города детства, а там. Пришлось начинать с чтения.

Родителям никогда нечего было мне сказать. Было так: они уходят, приходят, у них работа, а я сижу в комнате своей. Пластинки, кассеты… А когда подрос, я начал сам уходить и приходить, то в школу, то во двор, то из школы, то со двора. Мне кажется, что мы даже не разговаривали, но так ведь не может быть? Совершенно не помню, о чём разговаривали. Гримаса памяти. И скучно не было. Это теперь скучно почему-то об этом думать. Эти вечера на кухне. Родители рядом с тобой всегда-всегда, но не подозревают, о чём ты думаешь: о героях.

Ну а что было во дворе-то? Я выходил в него, и там друзья. С кем рядом живёшь – те и друзья, в детстве обычно так. Родной двор. Мы себе скоро нашли свой героизм – у нас была река. В степь мы не любили ходить. Но у нас была река! Река была за лесом, я вспоминаю сейчас – мы собирались все у забора… вот так (показывает) стояли наших три дома, вот здесь – гаражи. За ними город на самом деле уже и кончался, а начинался лес. Между лесом и гаражами – дорога. По этой дороге можно было выйти вниз к реке. Река небольшая, можно быстро переплыть, а осенью я уже школьником её переходил. Только и называется «река». Но нам хватало! Мы строили плоты, они бороздили по дну, но мы всё-таки уплывали на них далеко, пробовали делать мост. Вода была очень холодная.

Но всё-таки я хотел говорить не о детстве. А без него не обойтись. Дело вот в чём: там, в детстве, все больше или меньше были готовы к настоящему. Может быть, к подвигу. Но какое у детей настоящее? В общем, радостными были, конечно, все эти игры… Деревянные шпаги! Поставлю здесь флажок.

А вот вид за окном – это важно, может быть, даже важнее. Из него вся моя жизнь. Вопрос: как живут дети, у которых за окном стена торгового центра или какой-то другой новостройки? На ней же не нарисуешь ничего… или какую-то дрянь. Это ещё хуже. Болезненные фантазии. У меня было полотно! Мне повезло с окном. Когда кто-то переезжает с маленькими детьми в новую квартиру, а там за окном ничего или ещё хуже – мне хочется плакать. Честно. На что они будут смотреть?

И были друзья, я даже кое с кем и сейчас связан, я не должен говорить, что был один. Это несправедливо. Ещё вот что. Я гордился моим дедом. У меня был дед, не про всех можно это сказать, тем более что это был образцовый дед. Он был геологом, он искал уран. Конечно, уран! Кажется, что в его поколении каждый, вообще каждый геолог искал уран. Или нефть, потом уже – нефть. Дед начал искать уран в Войну. Позже он искал, кажется, золото. Я его почти не помню – когда я родился, он был жив и ещё успел меня подержать на руках, но потом умер. Помню его чуть-чуть. Дед. Когда-то он в поезде поймал двух бандитов. Он шёл из вагона-ресторана, в тамбуре какие-то приставали к мужчине. Уголовники. Дед их узнал сразу. Он всю жизнь с такими работал. В общем, он вмешался, одного связал шарфом, другой ударил его ножом, но дед сломал ему ребро. Потом выяснилось, что сломал ребро. Этот ограбленный через проводника вызвал милицию… Дед был ранен, но не опасно, он был в плотном пальто, и тот сумел только порезать ему бок. Потом деду дали какую-то благодарность, чуть ли не милицейскую медаль. Он обошёлся и без медали.

Как им все гордились! Землепроходец, герой труда, ещё и… и вот! С двумя уголовниками в тесном тамбуре!.. Так вот запросто. Всё он умел. В семье был приглушённый, но крепкий культ деда Владимира. Это отец моей матери. О нём много не говорили, тем более что он умер оттого, что уже в старости пьяный в ванной упал и ударился до смерти. Такой вот смешной поворот судьбы! Это конечно не то, чем можно было бы… Но всё равно, такой дед! Был.

Я не часто его вспоминал. Но всё-таки, всё-таки это было честью для меня: такой дед. Можно даже сказать, что он помогал мне читать некоторые книги. Но дед остался в прошлом, в той стране. Теперь он уже не был бы героем, да?

Ещё флажок. Когда я уже был студентом и старался во всём участвовать, я оказался на турслёте. Может быть, туризм – это дело героев. Само собой напрашивается. По пути я думал: ну всё это так понятно, в конце концов, леса, костры. Я был с девушкой – о! – она многое видела, эта девушка, она… любила все это, а я оказался там с ней. И почему-то мне всё – не понравилось. Сразу же. Эти палатки, точно жестянки на костре, и вот эта компания, в которой я оказался. Ну, люди. Разного возраста. Странное сочетание фанатизма и идиотизма на лицах… а у большинства – совсем ничего, и это обидно. Да, обидно… и там ничего не нашлось. Тогда ещё я хуже понимал себя, и мне было обидно, что я вроде бы обманулся в ожиданиях! Что-то не совпало. Всё-таки турслёт – это слово, которое знаешь с детства. Ожидал увидеть там других людей, а там была просто бытовуха! Хотя это я называл это турслётом, но, в общем-то, мы ехали на фестиваль… Чего фестиваль, туризма?.. Ну, турслёт. Чёрт! Ну, мы там жили пять дней. Нормально так… Надо же, не помню её имя – как давно было, но, впрочем, в том возрасте обходишься без имён – вспомнил! – так вот она ходила от костра к костру, кругом эти люди с гитарами, сидела и слушала здесь, сидела и слушала там… А я сразу понял: не моё. И почему-то сразу сильно заскучал. И вот почему я вспомнил это сейчас: наша палатка стояла у одного из костров, там были друзья Нины. Да, её друзья. Это была Нина… Трое парней играли на гитаре и пели. И они совсем неплохо это делали! Музыканты. Это были старые песни из этого прошлого мира, о котором сам-то я узнаю только из книг. Если сейчас заиграло бы это, вы бы поняли, узнали бы, это любой узнает (пауза… мечтательно вслушивается куда-то. Тишина). Но словами я и не объясню… Да просто старые песни! И я услышал, да, услышал, что это песни – это про моего деда, песни, которые мой дед мог бы оценить. Одобрить. Песни его времени и его людей, с которыми он – там… Но здесь, на турслёте или типа на фестивале – здесь я их слышать не хотел! Не этим парням их петь! Я так сильно вдруг почувствовал это и даже обиделся на них, что ли.

Ещё я подумал, что деда я не любил, или любил, но это как раз не важно. Главное, что я его боялся. Он как будто приходил издалека, хотя при мне уже был совсем старенький и никуда не уходил. И пугал своей настоящестью. Вот такой был дед! Я услышал, как они поют те песни – и мне не понравилось, что они их поют. Что это делают они. Да кто они? Мои ровесники. Всего лишь. Потом-то я однажды эту поездку обдумал и понял, что мне там не понравилось. А тогда я взял Нину за руку, и мы уехали. Такой вот был незавидный итог…

Хотя если представить, где бывал мой геологический дед и где всё это сочинялось, на дальнем Востоке, о… Там одни названия станций – восторг. Амазар, Хохотуй, Ерофей Павлович… но, конечно, я туда не поеду. Делать мне там нечего. Больше не поеду, после того как уже съездил. Но нет мне там дела. Вот и не буду заниматься туризмом.

(Проходит вперёд, прямо к зрителям, и теперь говорит уже по-другому) Героическое – это что? Какое оно? О героях можно построить теорию! О чём я? О тонком ощущении знания вот тут. Об этом фильмы, романы, музыка. Музыка! Но когда я ищу слова, чтобы рассказать про эту нить, которую тянул сквозь свою жизнь, всю жизнь, хотя она до сих пор ни к чему особенному не пришла. Но пусть даже так. Скорость всех жизней не одинаковая, вот у меня скорость небольшая, а у кого-то вообще ноль. Есть люди с неподвижными жизнями. Я кстати, с ними пробовал о героях говорить – не вышло, незачем.

Есть простые жизни. Но ведь я внутрь таких жизней не заглядывал. Я только внутри своей жил. А в неё всегда задним фоном тянулась такая мелодия, такое заклинание – есть герои, мол, помни! А какие мелодии звучат за спинами других? И вообще – может ли быть так, чтобы там ни-че-го не звучало – я не знаю. Ну, я и не знаю… Бывало, я встречал таких женщин. Они меня не по-хорошему удивляли. Впрочем, не буду о них. Или же необходимо о женщинах…

(обращается) Ты меня слушаешь? Если я говорю об этом, я должен говорить с кем-то. Нельзя говорить о героях самому по себе. Это не просто так. Чаще всего я говорю сам с собой. Человек, ты – меня слушаешь? Или нет?

Человек в зале: Я тебя слушаю.

Он. Так! Ты. Слушатель. Хорошо. Я буду говорить. Вы слушайте, слушайте. Я что-то вспоминаю, но всё это к одному и тому же. Когда дело доходит до самого важного, появляется собеседник. Да ведь я сам ничего собой не представляю. Но у меня есть несколько важных слов. Мне так кажется. Вообще, в любых разговорах не так много интересных тем. А о чём мы думаем про себя – про это почти не говорим. Я тут сочиняю историю того, что и как я думал про героев. Теперь буду говорить о вещах. Я вам покажу их.

Сейчас. (Берёт со стойки в глубине сцены японский меч-катану). Интересные вещи пришлось собрать мне за свою жизнь! Вот – меч. Я учился технике меча. Довольно долго. Мне очень нравилось. (Вынимает катану из ножен, молча рассматривает). Это обычный японский клинок. Катана. Совершенное орудие убийства. Вот этот – почти настоящий. Настоящую катану я бы не смог купить. Но я не коллекционер. Вот этот меч у меня в руке. Он сделан хорошим мастером. Он очень прост. Те, кто носил такой меч, знали, чего это стоит. Иначе при себе иметь такую вещь – это самозванство. Если взял в руки, должен быть готов судить о жизни и о смерти. Судить вообще. Очень поучительная вещь. Тому, у кого в руках такой меч, предстоит быть судьёй. Когда? Не знаешь. (Медленно делает несколько движений катаной, после них держит её прямо перед собой. Пауза, ищет слова). Не справишься – не берись. Вещи сами говорят, требуют. Они так устроены. Они могут приказывать. Слушай внимательно. Когда я взял в руки катану первый раз, мне интересно было, я сказал себе: учись, она тебе покажет, как это – судить и решать. И поэтому я занимался этим, занимался искусством меча. У мастера. Меч должен учить важнейшему. У многих из нас есть такие вещи – они достались в наследство, или были куплены где-то. Обычно у них учиться некому. Эти вещи сами по себе, живут сами по себе. Например, этот меч, он живёт в моей комнате. Он мне очень дорог, он мне кое-что показал. Важное. (Пауза. Убирает катану в ножны) А вот – карта. Я купил её в маленькой лавке в одном приморском городе. Как и положено. Такие карты покупают в маленьких лавках, где продавец только один, сам хозяин, конечно, с виду как будто в прошлом – бандит, но теперь старьёвщик, настоящий падальщик. Полусумасшедший, он нависает над прилавком, его пальцы царапают стекло витрины. Там старинные письма, фотографии, открытки и карты, карты. Он читает старые заголовки, клейма, водит ногтем по голландской рукописи… Я выбрал там эту карту. Ей триста лет. Когда она была напечатана, люди ещё знали, что такое Край земли. Край света! В морях по пути туда плавали невероятные змеи, там были острова, с дикарями, не знающими человеческих языков, там злобные колдуны в масках прыгали над кострами и призывали богов… Хмурые мужчины на тесных грязных кораблях плыли туда, на край света. Найти эти острова и, конечно же, покорить. Недовольным и несогласным кирдык! Колдунов – к стенке. Они были жадными уголовниками, мерзавцами. Это были грубые мужики. Колонизаторы. Но они же были – герои. Парадокс. Я бы с такими поостерёгся ночевать в одной комнате. И всё-таки они были лучшими, лучше всех. Теперь такое уже никто не может делать. Они не берегли себя. Или уже всё сделано? Теперь уже нет для этого места. Они плыли на таких кораблях, на которых просто нельзя плавать через моря, там… Чёрт, это надо увидеть, они плыли туда, иногда вовсе без карт, они возвращались обратно через пять-семь лет, с простреленными плечами, с выбитыми зубами, хвастались, привозили неизвестные болезни. Трофеи чужих войн. Они не берегли себя. Это так важно – знать, где они плавали!.. Это их карта (к человеку в зале): вот тебе это важно? Скажи мне. Что мне думать. Ты, сам ты думаешь о чём? Вот перед тобой картинка, о чём она?

Человек в зале: О смерти и жизни. Так, ни о чём. А вот что я думаю, вовсе не про твоих пиратов и уголовников, но в связи с ними. Я никогда не видел смерть. Как умирает человек. Я это понял, слушая тебя. Не видел. Стоило бы. У этих твоих пиратов такой опыт был, они жили по колено в крови. Я не знаю, как это бывает.

Он: И я не видел!

Человек в зале: Тогда остаётся выдумывать. Ты только картинку нарисовал перед собой. Самого главного не достанешь, они не ценили жизнь, да? Или ценили только свою. Герои твои.

Он: А может, так-то лучше? Не знать, как это бывает.

Человек в зале: Кто уплывает за море, привозит назад смерть. Но мы-то смерть давно уже не видим, для нас это слово. Ну хорошо, для меня, для зрителя – просто слово. Смерть. Что?

Он:… Увидели бы – мысли бы стали тяжелее. Это не за чужим совокуплением подглядеть через вебкамеру. К этому-то уже привыкли, да? Это мясо. Вот как я в детстве фантазировал и рисовал себе путешествия, походы, но не с кем было в них ходить, а потом оказался на тур… – и перестал фантазировать. Что же такое смерть! Это не придумаешь. Представь, тут лежит труп. (показывает). Труп, тело. Мертвец. А я хожу рядом и почти запинаюсь… нет. Стою и смотрю на него. Откуда это взялось? А это же я его на дуэли убил вот только что. А вдруг, скажем, я решил стать героем, совсем уже без шуток, а у меня есть женщина – так вот, к примеру, только к примеру, она… или её, так или иначе, итак, появляется другой – Враг с большой буквы, конечно, всё, что надо для перевода слов в дело, а он и не знает, что только повод… А я-то защищаю честь дамы! Вообще-то я упражняюсь. В подвигах. Вызываю его на дуэль или подстерегаю в леске, ну в худших традициях моего родного городка, – сердце его пронзено, он убит. Чем? Чем получится. Не знаю. Клинком, заточкой. И вот я стою над ним и созерцаю. Вот героизм. Без скидок, да? И созерцаю. Дама отомщена! И всё это несерьёзно. Вот что плохо: чей-то труп сам по себе сразу же не нужен. Как будто про него заранее всё понятно. Ну, убьёшь между делом кого-нибудь для самопознания… Это, в конечном счёте, не то. Несерьёзно! А что серьёзно?

Война. А один друг мой и одноклассник там был. Назову его Сашей. В горах. Он там узнал, конечно, кое-что. Я не попал на войну. А мой друг попал. И мне письма писал. Там, в письмах, всё вот это о кино – кровь на бронетранспортёре, пороховая пыль, пустые посёлки… Но без мяса, нет, этого не было. Его не убили и не ранили, так и вернулся. Был в горах и вернулся. Ну, пережил. Мы об этом с ним потом не говорили. А потому что как я его спрошу: помнишь, Саша, ты рассказывал своему брату Паше, когда вернулся, и вы с ним на даче ужрались, а он мне потом пересказывал, что вы укрепились на холме и долбили посёлок, а на краю был отдельный кирпичный дом, ты мне писал, что хотел в него попасть и не мог? Так ведь не спросишь. Хотелось бы. Я думал: подкараулить бойца… подкатить. Спросить про горы. Но говорили мы с ним о чём угодно, а не о смерти. Вот он герой, рядом, казалось бы, да? А я не попал на войну, я и в армию не попал. Я, кстати, не помню, хотел ли. Странно. Это же важно – знать: хотел ли ты туда, когда мог туда отправиться. А я вместо этого отправился в больницу. Друг мой Саша так и подумал, что я откосил. Такие мысли разделяют людей, друзей… А я просто там лежал… в таком интересном отделении… и всё, так и остался дома. Было слегка обидно. (Обращаясь к человеку в зале): А ты умеешь стрелять?

Человек в зале: Умею.

Он: Я – нет. Это тоже плохо. Это важное умение – стрелять. А там учат стрелять.

Человек в зале: Это не нужное умение.

Он: Ведь важное же, говорю я. Когда-то я был уверен, что только тот, кто может убить, может и дать жизнь. Рожать людей должен только тот, кто может их убить. Такой принцип!

Человек в зале: Это бред. В армии этому учат безо всяких принципов. И толку?

Он: (не реагируя на реплику человека в зале). Это такая простая истина. Как в древности: не можешь держать в руках оружие – не думай о женщинах. Жестокая простая истина. Прямо из тех самых книг. Я когда-то жил в городе, где людей было полно, и им было тесно, и там случались убийства, но героев не было, с тех пор как я что-то стал различать вокруг, были только приятные рожи и неприятные рожи. Такая неразнообразная публика, ну так зато я рано пришёл к некоторым выводам. Были совсем неприятные. Во дворе напротив моего они как раз и собирались. Но я привык. Хорошо было, что у себя дома такие люди всё же поспокойнее ведут себя… Ну, в школе меня общество совсем не радовало. В том числе какие-то настоящие уроды, но я об этом уже говорил. Я само собой подразумеваю, что я-то был, так сказать, умницей, и как-то сам себя привык тогда развлекать. Сидел, читал и придумывал. А что там ещё было делать? Я сын аквариума… И вот к чему я пришёл: чтобы родить, надо убить. Так я придумал тогда. Кстати, с тех пор и не родил, и не убил никого. Но придумал это. Это – красиво! Красиво! А? Я настаиваю. Такой мой личный миф, да…(становится другим). Вот чёрт.

Человек в зале: Ради этого стоило ли столько читать.

Он: Слушай, ещё воспоминание в этот ряд, ещё флажок. На трассе я встретил женщину, которая знала всё это. Знала про смерть, про оружие. На трассе на восток. Кстати, о трассе. Я однажды решил, что должен сам наконец суметь увидеть эти амазары и хохотуи, причём увидеть их именно таким образом. Я тогда вышел на трассу, и не было никакого страха, пожалуй, потому что я про это так много читал до того. И уже к вечеру был далеко и не оглядывался. Через несколько дней я оказался в маленьком городе за Байкалом, там было неуютно. Но я не останавливался и просто шёл через него. Помню то состояние, тот день. Я шёл себе, мне было хорошо, так бывает только на трассе, потому что там всё время встречаешь разных людей, и они тебе помогают. Или не помогают. Особенно утром, вечером, в сумерках иногда это очень чётко ощущается там: всё тебе поможет, «трасса тебе поможет». И так ясно понимаешь: от тебя там мало что зависит. Просто иди. И в конечном итоге всё происходящее, всё на пользу, как будто что-то ведёт. Или кто-то. Ведёт. Если надолго замедлился, ну – осмотрись. Может быть это важно – оказаться именно там, где ты оказался, и медленно посмотреть вокруг. Не спешить. А если набрал скорость – то гони! Так начинаешь чувствовать волну: чтобы потом ни произошло – всё это правильно! Как раз там, в этом городке, на трассе на Дальний Восток, закончилась «волна», я шёл, думал. И появилась Ирма! Она была из Прибалтики, хотела увидеть Тихий океан. Такая у неё была простая цель на то лето. Попутка оставила её на трассе недалеко от меня. Я её догнал и пошёл рядом. Мы с ней скоро заговорили и потом несколько дней двигались вместе… О, там – было – всё. Но её скорость жизни была невероятной. Пару дней мы никуда не торопились, шли по Забайкалью пешком, почти не стопили. И – она прожила со мной целую жизнь. А я за ней не успел. Через день вечером пришла гроза, мы шли через широкий плоский перевал, на трассе не было никого, на ночь поднялся ветер, стало холодно. Мы шли несколько часов, потому что надо было уйти с перевала вниз, к лесу и укрытиям. Молчали. Ветер был в лицо, вообще было холодно. И мы шли вот так. Красивая картинка! Всё. Шли… Мы спустились в лес наконец, я прямо-таки еле дошёл. А Ирма справлялась лучше меня. Она справлялась лучше меня. Вообще мы были бы красивой парой. Утром она повернула на другую трассу, а я же всё-таки хотел в Амазар! – и мы так и разошлись на перекрёстке – какое утро это было? Была суббота – она могла бы мне сказать: со мной! – не сказала, а мне хватало того, что я понимал… как бы это сказать? Эта женщина видела – куда ехать, зачем ехать, ну а что мне Амазар? По сравнению с её знанием всё моё – домыслы. Это даже не обидно мне, просто у неё счастливая карта. А позови она: езжай со мной! – так бы и сделал. На Сахалин и так далее… И так мы стояли утром на перекрёстке, было всё уже как и положено, мы как на картинке – солнечно, сухо и безветренно, очень уютно в мире, она пошла на восток, я на юг. Обменялись электронными адресами? Да. Доехал я до этого своего Амазара. Потом оказалось, что я как будто ехал ради этой встречи. (Улыбается) Такой результат поездки. Как мы шли тогда в потоках воды вниз… Только это я вспоминаю теперь. Такая история.

Потом я опять менял работы и место жительства. Приятно жить там и потом здесь! От этого лёгкость. Всегда в чужих квартирах, работать временно. И всё было неплохо. Жил не останавливаясь. Весной переезжал из одной квартиры в другую. Почти что путешествие. И мне иногда казалось, что, в общем-то, ничего ещё не было и самое главное ещё должно случиться. Так вот особенно весной задумаешься…

Человек в зале. Только «казалось»? Теперь уже не кажется?

Он: А не знаю, кстати! Вот так спросишь: «теперь уже не?». Не знаю я про «теперь уже»… В этом-то и состоит дело: выходишь сюда и вдруг понимаешь: про «теперь уже» нет ответа.

Человек в зале: Расскажи, что ещё должно случиться. Развей эту тему.

Он: Хорошо, да, но я не знаю, что это – это главное. В общем-то, героическое что-то. Но некуда, некуда поехать.

Да, смерть. Я же там рядом ходил! Так я же участвовал в настоящем таком деле. Да было же кровопролитие. Когда на Китимском машиностроительном мы дрались с ОМОНом, это героическое дело было? Вот уж не знаю. Речь идёт просто о драке… Я тогда там работал и видел, как началась забастовка. Как-то вдруг. Забастовки начинаются, когда уже по-другому быть не может. А потом всех очень быстро прижали к стенке, мол, забастовку сворачивайте нахер, и вот они разом: бандиты, мэр, директор, сразу слетелись все – кругом темно, над территорией прожектора , шум, бежать некуда, пошёл замес. Там кто угодно бы дрался. Дрались. Когда забастовка начиналась, такого не ждали, конечно. И никто бы под это не подписался бы в начале. Мы же не бандиты! Потом уже поздно было…! И мы на заводе, мы уже как будто – нет, это уже в западне, и не уйдёшь, конечно. По-настоящему страшно стало потом, ближе к ночи. Когда приехали чёрные и началось… Как потом в газете написали, это, это… О, а вот там я мог бы убить кого-нибудь, точно!… и обязательно сел бы тогда! Потому что когда мы… О…! (в возбуждении замолкает).

Всё это… такое древнее… Кровь. Ладно. Кровопролитие. Ладно. И вот этого иногда и хочется. Это героическое, оно вдруг возникает из ниоткуда, особенно если вот так – спиной к стенке, и есть «зачем». В детстве только игры, – тогда и кровь незачем… Но потом детство заканчивается. Другая жизнь так и не начинается, если не видишь этого важного впереди. Тогда на заводе, я видел так ясно – зачем. Надо же, и я бы мог!.. Было. Почему я опять о детстве? А не обойтись! Я говорю: «герои». Но «герои» – это название для самых важных людей. Не они моя история, скорее это я – их история, а они живут… Это как-то можно себе представить. Я сейчас вижу это так: вот – снежная дорога, она приводит туда, где нет лишних вещей. Нет лишних вещей. Есть место. И можешь идти. А всё ведь это уже я слышал в той музыке. (Пауза) Вот, главное – это музыка. Надо вообще начинать рассказывать с музыки, а не с полей за окном, как я. Какая разница, куда смотреть, вот что! Когда музыка в воздухе! Я слушал её круглые сутки, даже во сне. И там уже всё это было. Древнее. Вот это я обязательно должен не забыть. Сразу после детства, когда вдруг понимаешь, что это такое – музыка, тогда у меня было пятнадцать моих пластинок, всего пятнадцать! – их знал я наизусть и всё время слушал, знал все шорохи, все паузы помнил, да – учил наизусть. Каждый вечер… Это сейчас музыка кругом. В наушниках. Качай! У меня её было меньше, но это была отборная музыка. Когда я был мальчиком, никакой другой, кроме героической, я не признавал. Каждый вечер в моей комнате была музыка! Нельзя об этом забывать. Вот почему я не с этого начал, а с окна? Почему флажок там поставил? Память какая-то прихотливая у меня. Откуда идея «героя» вообще у меня? Когда так мало всего вокруг и столько времени, музыка заменяет всё остальное. Вот с неё, да. Я смотрел из окна, видел столбы, полосы по полю, деревья – но ведь вокруг была музыка. Музыка не об этом казалась мне чем-то лишним. Я хотел, чтобы каждый звук был не зря! Чтобы там был призыв, чтобы он говорил мне. Пусть не к войне, но чтобы… чего-то невероятного хотеть… Невероятного! Я знаю, что это важнее всего, даже сейчас – я уже не мальчик. И я говорю: это важнее всего. Такую призывную музыку я тогда и слушал, слушал… Я мог бы наговорить очень много про каждое соло из каждой песни, которую я слушал тогда и помнил наизусть. Не знаю, о чём они сами думали, когда играли. Где-то далеко сходились несколько человек, рождали мелодию, и она потом была у меня. Было это чудо… Вот, поймаешь эту мелодию, она ведёт тебя, переезжаешь куда угодно, живёшь с кем угодно, слушаешь музыку о самом главном, с детства и потом, она звучит в драках, там настоящий марш, тем более звучит, когда долго куда-то едешь. Вся моя жизнь – одна мелодия. Вот какая у меня была мелодия, с неё всё начиналось. Да, там были наверняка рыцари со шпагами, сначала. А потом так всё и получилось, как получилось.

Человек в зале: Хорошо: трасса, карта, меч, музыка. И всё сводится к музыке? Я тебе верю. С музыки начинается, к музыке приходит?

Он: К музыке приходит.

Человек в зале: Всё просто?

Он: Да.

Человек в зале: Ты этого хотел?

Он: Не совсем.

Человек в зале: Давай на этом прервёмся. Слишком много всего. Музыкант! Ты музыкант?

Он: Нет. Кто угодно, но не музыкант.

Человек в зале: Это хорошо. Встаёт и незамедлительно уходит.

Он замолкает. Теперь он замкнут в себе, уверен и удовлетворён собой. Чуть погодя и он уходит, унося карту и меч. В тишине чуть слышны какие-то протяжные далёкие звуки, шумы.

Конец

=========================================================

Пьеса «Герои» написана в 2003 — 2012 годах. Весной 2014 г. в Новосибирске состоялась её публичная читка.