Выпуск №12
Автор: Канат Омар
комедия в стихах
вступление
в библиотеке песчинок
сопящая книга вепря
хриплая степь мёртвое золото инков
ветру алтай не верит
помнит теперь один он
рваные горы солнца
и неподъёмного неба
криком кричи не проснётся
ором ори молебны
сосны не станут по росту
волку не взвиться лебедем
с горлом клыком распоротым
бьётся листопад за окном
о гололёд в падучей
бабра цацей назовём
кали вырвется из тучи
многорукого зевком
кукса бабр в углу канючит
как до звона в ушах знаком
этот приступ гремящей
этой песенки мотивчик
гоголем сыграем в ящик
чтобы набалдашником резным в деревянный ужас тычась
в твёрдый мрак капище
бесовские где вьются тысячи
кожу драть ногтями с лица восклицать как ещё
запереться от звёзд
от злой переклички цикад
в чёрных сучьях со смеху покатывается дрозд
слыша в сумерках сопит сармат1
пыльный воин чей наряд дик и прост
вертит клинком с рукоятью крестословицей сам не рад
тёмной удали рвущейся что твой калиостро
сквозь сорочку кольчатую серебряную
кожаный панцирь бляхи бронзовые пластины
может быть этот меч и эти отрепья
разбуженные метёлкой археолога песни степные
едва держащегося на ногах после третьего
без закуски кого от восторга перекосило
так что больно смотреть на него
рваная весть о бронзоволицей и скачущей
за горизонт к самому синему морю
волком мчусь уставив ноздри по ветру лугами чащами
в мокром воздухе могилу рою
над водой стремглав и от сырости кашляю
дня с пером и девки ночи поровну ли
ведь последнюю встречать хотелось чаще бы
понимая с полувздоха стона с первого
всхлипа всё что думалось гадалось
для кого балет для кого имперский
ой вы кельты даки готы саки галлы
будем в бубны бить хохотать дерзко
упырей чешуекрылых призывая из валгаллы
разрывать дракону пасть мазать синий язык чёрным перцем
от тоски чтоб втянуло живот
склизкой лужицей свернулся улизнул под колоду
жизни моей сукно скоро прожжёт
смертная скука свет холодный
не различаю уже худо ли хорошо ль
яркий день или девочка непогода
тает снег или дождь прошёл
отнимаю ладони от век
здравствуй весёлое племя
даже бледная ругань не прошелестит в ответ
хляби морские не рухнут пленный
горизонт не разверзнет уста в этот ветреный
час при первом проблеске её колен
в разрывах лазури что играет и сетует
даже не думай не плачь о бесследно
проплывающей в медленном сне
так сам с собой беседуя
а с неба манна сеется
дорожку топчет бедный мой
больной старик но с месяцем
серебряной победою
в зелёной сумке с книжками
под пальмой с мандаринами
часть первая
на юру на раскосом ветру
виктор карлович мерц2
машет руками и громко хохочет
а потом бормочет бормочет всю ночь
о находке небывалой древней очень
так что даже не верится
ржавый сакский клинок плюнь в лицо коль совру
гром ворочается в кости височной
ступает по улице в грозной вильчуре
скалясь и челюстью клацая
под луной зарастая шерстью
неотвратимо и быстро полночь в коллапсе
лётчики ли лазутчики чур меня
вереща и царапаясь бьются в окна засовы точат
в голове его дивное шествие
дикое зрелище зыбких танцоров
плачущих серебряных труб
мозг расколот как грецкий орех
с грохотом рушится дуб на крышу дома срублен
его хозяином который сам распорот
древесным когтем с сучьев свешивается
у живущих за рекой найдёшь на всех
молока кобылиц да кувшины разбиты
высохло на губах и умчались прочь
всадники плосколицые братья степные
с акинаком3 в руке одетые в кожу и прочее
что подобает в придачу к косице завитой
превозмогая спазмы и судороги смеха
по замёрзшему городу того и гляди простынет
виктор карлович мечется ужаленный жаркой догадкой
рукоять у клинка так тонка неспроста
точно вовсе не длань её обжигала
наждаком и обидой а впрочем обида пуста
меч не воина в шрамах и не безусого парубка так как
слишком короток слишком изящен нежные воительницы простите
древней праздничной песни заунывные жалобы
отчего будят эхо в его голове
скоро лампочка перегорит и лопнет
что в потёмках прикажете делать
или это дурацкий коллоквиум
замедленного и местного действия налево
от лифта умалишённый ужаленный
двадцать три было их оголтелых
ни в какую кто наотрез не желал помирать
кто сосал сиплый воздух
как коричневую бумагу с прожилками недотрогу
не стучал кто в консервные стены и сдохну
не свистел сплющив нос о пузырь иллюминатора
кто по струнке вытянувшись лежал и молчал когда выть хотелось
с содовой или может грогу
в клубах дыма промокшие насквозь
развернув сизый парус на море
склизкий цветок мертвецов
мёртвая балтика я твой матрос в кабачке портовом
захлебнувшийся в козьих
глазах что молока в которых проку
кособрюхой весны имре надь голем перцовый
на сырых подмостках будапешта
с фонарями вместо виселиц школярских
озирающийся в поисках судорожного переводчика
промокая лоб прохладным шёлком царствуя
над перекошенной доской разбуженной пешкой
мучительно размышляя граница на засове ли
меч адайской амазонки ухарем каким наточен
убаюкан кем и схоронен в могиле
на разрубленной груди с выжженным кругом
жуткой жертвой закону войны
рядом с каменным диском мелом и деревцем трудно
растолмачить золотая чаша разбилась
выплеснуло младенца на гололедицу ночи
в декабре только знай что и делать как ждать прозвенит
или нет то что только приснилось
море озером было или до блюдца усохло
не развести сумерки гашёной известью
млечный отравленный воздух
запотело стекло дышишь с трудом по щиколотки в иле
с жемчугом во рту для рогатых возниц
протянул из окна бельевую верёвку и вывесил
белый флаг еле дышащий волглый от девичьих страхов
коль очнётся проклятье стозевно обло и лайяй
не покажется мало и выживут только крысы
на весёлых островах на худом разгуляе
птицы утонут и плесень зачахнет
от нестерпимого жара надписи в огненном вымысле
некуда будет укрыться
не о чем будет смеяться
что вы наделали виктор
карлович сами не знаете
что теперь может выйти
из потревоженной цацки
смерти как ветер быстрой
часть вторая
призраком проходит томирис4
через трупы воинов перешагивает
вглядывается в маски лиц
ужасом и болью искажённых
тех чьи кони за рекой паслись
точно писанные безумным верещагиным
что босым бежал за танаис5
выли простоволосые жёны
стрелы вонзались в лужёные глотки
солнце взрывалось и лопались головы
с треском арбузным и небо раскалывалось
раны вскипали рваные колотые
листьями ясеня падали ловкие
да удалые не узнать сожалели о чём они
волчью морду тянет в муке скалясь
в судорогах предсмертных и прозрачные стынут
рваным горлом тянется к царице
чуть дыша и что-то произносит
то ли шелест о чести рыцарской
то ли жар которого уже не стыдно
точно вся эта битва только рисунок наскальный
губы сжав добела царица даже не глазом а носом
рыщет по полю выискивает кира6
торгаша и детоубийцу
захлебнувшегося собственной кровью
за араксом7 на сакской земле забыться
затянулись чтоб в сердце дыры
сдохла злая старуха тоска нрав чей крут и заносчив
свежеструганные доски девственницы строгие
обнажёнки дурманящие медовым
августовским свадебным бедовым
солнцем горящих клинков и смолы
золотой как вино в которое обратили воду
на великой тризне по дому
по тому по утраченному пастухи и пророки
в знойной аравии сколько не злись
улыбаться не перестанут и яблоки грызть
из прозрачных садов сияющей савской
царицы и не знают меча
есть чему позавидовать сакской
царице чей малейший каприз
волчья стая мгновенно исполнит будешь раны зажимать сквозные
что ни сосед то рубль золотой любезен и замечателен
без поклона и сладостной речи
и кинжала не вонзит в поясницу
гибок и причудлив как самара
нет не городок того гляди змея приснится
в ужасе рыжеволосые замечутся
лопнет рот в беззвучном вопле замолчали чтоб
в диком поле конский топот вой сарматов
запирайте поскорее ворота
сиплые окованные жестью
по подвалам каменным тряситесь
в щёлочку высматривая шествуют
али нет разбойнички брататься
за кобылку чалую отдашь бабу с самоваром
дед мороз на оленях сгинул в трясине
как те кони глянь сплошной конотоп
морок чуда морозного реющий иней
с днём рожденья в серебряном тонущий
от кровавой забавы отлынивал
золотого петуха отогнал кнутом
да видать не судьба селезень резиновый
путешественнику на ялике в океане ждать помощи
неоткуда в бушующем мраке
озаряют лицо зелёные молнии
он один под прицелом кривого трезубца
посягнул на границы посейдонова царства и голым
мёртвой русалки ради
провалился в дыру приключение то ещё
проскользнув к царице в шатёр только посмей не разуться
вмиг за голову руки заломят
вывернут ключицы розовыми корнями наружу
белыми жилами так что всего скосоротит
тотчас раненым волчком под сытый хруст закружишься
завизжишь захнычешь сорвёшься прочь соломенной
шляпкой то-то будет веселье то-то праздник косоглазым да куцым
скользких гадюк слюной смазывали дротики
острия хищных стрел и берёзу ломали
в три погибели гнули мяли насмерть и конский волос
на концах вязали чтобы рыдалось легко
ветру осеннему в смертельных этих струнах колется
да не можется выплеснуть в лицо весёлым малым
о свисающих с поводьев высохших гирляндах справедливейшим и кротким8
заклинали ведь не верь дары приносящим даром конь
вороной танцующий на солнцепёке
радугой играющий раздувая точёные ноздри
искры мечущий не достанется
будет час глухонемые спросят
те чьи пыльные тени летят со страниц апокрифа
в дикое поле в горящую степь патагонии
пёсья песнь да волчьи танцы
с золотой пайцзой9 во рту
у тебя царица за пазухой
в холмогорах твоих огнедышащих
два твоих солнца показывай
только во мраке шатра а не то сотрут
оком горя и томительно странствуя
мефистофелем облаком дымшицем
упорхнул на север в медвежий угол
как там дышится сладок иль горек
воздух лиловых каракуль
или в дыму аллегорий
в ледяную прорубь рухнул
ниже по течению к весне отыщется
стылый страх вырезает из лунной фольги замок дракулы
с шоколадной начинкой орехом и взбитыми сливками
на фарфоровом блюдце с серебряной ложечкой
из коридоров шелест невнятный доносится
призрачная маета вестники ложные
о зиме и о лете мерины сивые
о запоздалой победе над мавками и вурдалаками
кони рвут копытами землю забрызгали переносицу
чёрной кровью нашлёпками глины зеленью вязкой
на лугу у реки где дышало побоище
сиплый воздух сверкал с таким совершенством
песенку насвистывая никак не успокоишься
рядом со всеми ну что же ты здравствуй
и не смей корчить рожицы постные
на морозе ночью спасает не шерсть но
скатерть-самобранка сапоги-скороходы
и наличие проездного билета на все четыре стороны
к чёрту на кулички за кудыкину гору
через реку покуда лёд не тронулся
в город где не был сроду
обиженно бормочущий так трогательно по-женски
волков бояться в лес не ходить тридцать девятый скорый
колесовал равнину где он теперь сердечный
с заячьим перестуком музыкой немецкой
всхлипывающий простуженным петрушкой
высоко над рекой в зелёных бликах плеске
земноводных чешуйчатых с малахитовой аптечкой
из-за которой грифоны скачут клекочут и ссорятся
ибо в блеске их земноводная этна рушатся
в пропасть под серым в яблоках
задыхающимся в диком полёте
царства и города пёсьеголовая сволочь
жерла серебряных труб дерево под окном воздух пейотль
башенка на берегу радуге радуясь ахая
выделанной белошвейками прозрачными труженицами
знойные горы у моря полдень солнечный
золотой овцебык хмурый изюм гроза горбоносых
привлекает как мух взоры длинноволосых пришельцев
благоухая текучей слюной
счастьем бессмертных в солнце прицелься
и на жаркой роговице зашкварчит заплачет знак вопроса
сумасброд ещё тот впору молиться молча
оловянным кольцом под лавку угадать попробуй число
убежало вприпрыжку тоскливо звякнув
в паутине свернулось бусинки сизые выкатило
велика ль в побасёнках корысть
древней битвы дым на рваной шпалере выткан
небылиц золотыми нитями водяными знаками
гордая повесть ли гор степь клубящаяся на морозе лапоть лесной
барагозик дружок невпопад сезам отворись
бормочи задыхаясь кривя ужаленный рот
всё в кровавый бурдюк в руках томирис носоглоткой нырнуть
захлебнуться и грызть мокрый сахар беды обольщает гундосит
но навстречу огонь ревущий торит туннель нору
мечутся пропадают в зрачках бесенята с человечком жёлтым
спёкся рот лепёхой глиняной у царицы томирис
часть третья
над рекой туман прогорклых сумерек дым
плюнь нечистому в глаз запахни тулупчик заячий
тронешь впадинку у переносицы
сиплый клёкот шелест пернатый гарь
ржавым облаком образ проносится
успокоения чающий
сладкой отравы на разрыве с родным
продыши полынью на морозном стекле а потом ударь
в голый полдень на мёрзлой реке беженка плачет
грешница поневоле дремлет солнцеголовый
и повсюду весна распускается пряжей
путаницей простуженных снов блеском улова
светописью серебра воробьями удачи
подмастерьями света взъерошенными криками откуда куда
не загадывай желаний не броди под окнами ряженый
не обскакать кауркой во поле в клеточку
съезди что ли по морде чеширскому в синих очках
дымным вереском увальню а рыжей в самое женское
то бишь под хвост и прочь пока не зачах
от кабарговой струи чертополох в петлице кем ещё
как ни тобой хриплая сказка скажется
вот и простились навек с неистовствующей неженкой
головы не повернуть не отверзнуть уста
каменной бабе под балдахином неба
губы поджав протягивать чашу
путнику не отрывающему глаз от медной
душераздирающей стрелки под куполком стеклянным
что твоя тень на равнине заснеженной
ветрениц некусаных вереницы чем дальше тем краше
баловниц обольстительниц перелётных искусительниц грозных
кобылиц долгогривых тавра на ком некуда ставить
густошёрстных сверкающих и ничего не прощающих
нежных дикарок пылких красавиц
блики чьи гибнут в каплях висящих в воздухе
ускользая и плача и поздно расспрашивать
с жемчугом речным за пазухой деревянными ложками жрали щи
тусклые бриллианты катали во рту грызли и прятали за щеку
ядрышки соли морской от напастей погоды
битв бушующих на суше и на воде
выдумав шелест и сад на отгонных
пустошах тот кто знаком с плясками ведьмочек тающих
после о них сокрушался ли
на вселенском торгу на минутных друзей не надейся
предадут чуть подуют холодные ветры
стаей вонючек от страха стреляющих слизью
кинутся на спину вцепятся в глотку сожрут
и дымящихся косточек не выплюнут слижут
даже смертную рвоту ощерятся нервно
недотрог чудесных корча в теремах поющих девственниц
думаешь с серым один на один оказаться не жутко
где-нибудь в голодной степи в пыльный овраг
спьяну свалившись с тонконогого аргамака
синь кафтан изорвав бороды выдрав клок
из-за пояса выхватив нож тотчас в драку
с перепугу не лезь обернись мёртвым деревом дабы потом соврать
мог о победе над войском клыкастым у выжлятников заказав полушубок
не позабыть обливаясь слезами не расстаться легко
без ущерба сладкой щербинки соринки в бычьем
глупом глазу распускающемся волооких
завидев гулён крутобоких вымя щекочет трава
зелень юница остья мёртвых цветов режут колют
сколько их на лугах элизейских прорех в драной памяти нудный обычай
над следами рыдать валяться в пыли залепи окоём плевком
медные когти втяни спрячь золотые груди перестань чаровать
девка дурная воинов в войлочных шапках
остроконечных и длинных точно трёхгранные стрелы
знаю к чему эти игры бесстыжая приведут
оглушишь соловьиным свистом и сдуешь как осенью прелые
листья и конных и пеших и перемелешь их чавкая
ярких и брызжущих соком в кашу-малашу кровавую
не ори выгнув спину евочка мол выпей ртуть
зоб раздует что твой цеппелин к праотцам вознесись
спой им песенку пери и гребень в печёнку воткни
жар на землю прольётся золотоносным дождём
степь застонет во сне заиграют огни
близко ли далеко по горам по долам по щекам горячим с весны
отчего почему прикуси вопрос полощи во рту
глотку драть заходиться в вое захлёбываться в новорождённый
месяц бессмысленно пялясь лопотать причитая о стольких
днях что пропали как голос у пьяницы в ноябре
вовсе не весело впрочем об этом ли песнь
хриплая рваная полуобморочная небрежная
как на мокром картоне вручную набранная листовка
подписанная мартовских облаков выморочным вождём
изумлённо таращится звуков прозрачная пленница
в скудное отражение в осенней воде
собственный лик осознать не в силах и за ухом пардуса
перепуганного теребит и выдохнуть ленится
влажное круглое слово под носом у спящего аргуса
на мгновенную смерть сверкающих капель надеясь
в радуге в полубреду бормочущих зарево мельниц
послесловие
серый клинок брезжащий у изголовья
древняя сказка или игрушка печали
острой до звона в ушах и рвутся воловьи
жилы сияющей бездны над тенью случайной
в чёрных песках где реют истошные вдовы
грифами ломаной графики врезанной ветром
в обморок жаркой лазури и рушатся оземь
с каждым утром всё ярче холод мертвенный
озаряет замёрзшие гроздья
в звонких садах над рекой что лучится и меркнет
так далеко и внезапно что грозные
призраки изменяют привычке являться вредной
для душевнобольных играющих с птичьими криками
в новую жизнь босиком на шипящем снегу
вести как ведьмы над головой мечутся хриплые
вырвут из книги скомкают и сожгут
с музыкой этой скрежещущей стонами рыком и рифмами
жёлтой пеной с высохших губ
плюхающимися об отражения подумалось рыхлыми
стали развалины дней и с головою увяз
в мороке над водой в радуге пасмурных глаз
—————————-
1 Сарматы, или савроматы – по легенде, которую приводит Геродот в «Истории», произошли от брака скифских юношей с амазонками. Кочевали за Доном. «Славные наездниками и стрелками из лука», постепенно распространились на Запад до низовий Дуная. Им приписывается вытеснение скифов из Северного Причерноморья во II веке до н. э.
2 В. К. Мерц – археолог, организатор научных экспедиций на территории Северного Казахстана, в результате которых были открыты многослойная стоянка каменного века Шидерты 3, погребение человека рубежа IV-III тысячелетий до н. э. и местонахождение галечных орудий эпохи нижнего палеолита. Среди находок Мерца – короткий меч кованого железа (III-II вв. до н. э.), акинак, являющийся так называемой «случайной находкой», т. е. обнаруженной в открытом поле, вне какого-либо погребения.
3 Акинак – короткий меч скифов.
4 Томирис – царица массагетов, народа, входившего в конфедерацию саков. «Массагеты признают за божество только солнце и приносят ему в жертву лошадей. <…> Кони у них златоуздые и в золотых наплечниках. Серебра у них вовсе нет, железа мало, а медь и золото – в изобилии» (Страбон). Саки – общее название для воинственных кочевых народов, локализуемых современными учёными в Прикаспии и Приаралье. «Саки же (скифское племя) носили на головах высокие островерхие тюрбаны, плотные, так что стояли прямо. Они носили штаны, а вооружены были сакскими луками и кинжалами. Кроме того, у них были ещё сагарисы – обоюдоострые боевые секиры» (Геродот). По свидетельству древних, в результате войны с саками в VII в. до н. э. в Европе (Северное Причерноморье) и в Передней Азии (Мидия) появились скифы. Легендарный Ишпакай, прообраз гнусавого вождя гуннов, привёл из-за Каспия степных конников и внёс порядочную сумятицу в беспокойную жизнь древних государств Азии.
5 Танаис – древнее греческое имя Дона.
6 Кир – Кир II (Старший), царь Персии с 558 по 529 гг. до н. э. После покорения Вавилона в 539 году до н. э. Кир задумал поход в страну массагетов. «Говорят, что массагеты – племя и большое, и сильное, обитает оно в направлении восхода солнца, по ту сторону реки Аракс, напротив исседонов. <…> У массагетов после смерти мужа царствовала женщина. Имя ей было Томирис. Кир послал к ней вести для виду переговоры о сватовстве, желая будто бы иметь её своей женой. Но Томирис, понимая, что он сватает не её, а царство массагетов, отклонила брачное предложение. После этого Кир, поскольку хитрость ему не удалась, устремившись к Араксу, открыто начал военный поход против массагетов <…>» (Геродот). После гибели сына и части массагетских воинов, погубленных коварством персов, Томирис, «<…> собрав всё своё войско, вступила с Киром в бой. <…> Большая часть персидского войска была уничтожена тут же на месте, и сам Кир погиб. <…> Наполнив человеческой кровью бурдюк, Томирис искала среди погибших персов труп Кира, а когда нашла, засунула его голову в этот бурдюк и, издеваясь над мертвецом, добавила следующее: «Ты меня, живую и одержавшую над тобой победу в битве, погубил, захватив хитростью моего сына. Я же тебя, как угрожала, напою кровью» (Геродот).
7 Аракс — река, чьё историческое местоположение точно не определено. О противоречиях на этот счёт говорится уже в «Географии» Страбона. Известно только, что разливалась она на сорок рукавов, один из которых впадал в Каспийское море. Но, скорее всего, это не современный Аракс, естественная граница между Ираном и Азербайджаном, так как у древних сказано, что скифы, вступив в «печальные области» киммерийцев, «окутанные мглою и тучами», изгнали тех и, преследуя, прошли побережьем Каспийского моря, оставив Кавказ по правую руку. Трудно представить, чтобы при этом – если нынешний Аракс был тем самым, знаменитым – он не был даже упомянут, ведь через него наверняка пришлось переправляться и тем, и другим. Да к тому же отчего это вдруг самая известная река саков, или массагетов, оказалась по ту сторону Каспия, в Закавказье? Современный Аракс – возможно, отголосок существования эфемерного государства, образованного саками, изгнанными мидийским царём Киаксаром из Передней Азии после 28 лет владычества. По одной из версий, древняя река Аракс – это современная Амударья (Окс, Oxus), которая прежде была куда более полноводной и обширной, а русло её нижнего течения образовывало Гирканское море. Интересно, что древнее название соседней с ней Сырдарьи по-гречески было Яксарт (Iaxartes).
8 Гомер в «Иллиаде» так называет гиппемолгов, «дивных мужей, справедливейших смертных» — некий народ в Скифии. Гиппемолги – (греч.) «доители кобылиц».
9 Пайцза – своеобразная «охранная грамота», обычно из золота, серебра или бронзы – в зависимости от ранга лица, которому вручалась. Как правило, это были послы, царские вестовые либо особы, приближённые к степному владыке: советники, судьи, служители культа.