Выпуск №16

Автор: Влад Пряхин

Иногда бывает так, что близкий человек уходит из жизни, и боль, связанная с его уходом, не притупляется со временем, а наоборот, возрастает. Потому что ежедневно выясняется, как недостаёт его в решении тех или иных вопросов, продолжении каких-то важных дел. И просто в личном общении. И становится понятным, что человек, который не стремился «быть на виду», казаться значимым, на самом деле играл огромную роль в твоей жизни и жизни других.

Таким человеком была Людмила Вязмитинова. Она ушла в то непростое, «пандемийное» время, когда многие преждевременно уходят из жизни. И остаётся боль утраты и чувство её невосполнимости.

Невозможно перечислить все литературные заслуги Людмилы Вязмитиновой, еще труднее составить перечень всего, чем она занималась на этом поле. Это книги стихов, сборники критических статей, работа в клубе «Личный взгляд» и в Союзе литераторов, организация фестивалей. Это бесчисленные выступления на литературных вечерах, обсуждениях и семинарах, статьи в периодике, рецензии, рекомендации, критические обзоры, участие в редколлегиях разных изданий, труды по составлению альманахов, сборников, «Календаря поэтов» и просто книг тех авторов, которые ей были дороги. А об участии Людмилы в русскоязычной американской литературной жизни в период её пребывания в США нужно говорить отдельно, об этом много сказано теми, кто общался с ней там.

В то время, когда «Среда» (с 2020 г. «Тонкая Среда») была альманахом, в ней существовала «редколлегия», Людмила долгое время состояла в ней. Редактировала тексты, предлагала к публикации произведения. Потом была принята другая концепция, «составителей номера», и она участвовала в их составлении. Некоторых это удивляло и даже настораживало, потому что они были знакомы с ее творчеством, прежде всего по книге «Месяцеслов». И они видели, как сильно эстетические основы многих её стихотворений отличалась от таковых у части авторов «Среды», да и от моих, как редактора. Опасались, что будет мало публиковаться «актуальной поэзии», «новых», в широком смысле слова, поэтов. Они не знали других её стихов, опубликованных, например, в антологии «Современный русский свободный стих». Да, мы действительно часто спорили с ней по вопросам допустимого в тексте, способах использования языка, о сюрреализме и поэтике абсурда, о влиянии времени и технологий, о новых тенденциях в поэзии и о границах искусства вообще. Что нас объединяло, это то, что она считала любое настоящее поэтическое произведение «продуктом изменённого сознания». В её стихах это присутствует скрытно, но когда я впервые услышал от неё, что «особое состояние сознания» есть необходимое условие творческого процесса, я сразу понял, что мы сможем работать вместе, поймём друг друга. Работать с ней было не всегда легко, она была очень требовательна, особенно к срокам, к качеству текста, к соответствию результата заявленной концепции. Но в то же время приятно — она была очень организованна, даже имея проблемы со здоровьем в последнее время, очень ответственна и требовала этого от других, она всегда сдерживала данное слово. Она знала очень много всего, не только из области филологии и литературоведения, но из самых различных областей знаний, однако не стремилась демонстрировать это без необходимости. И чаще всего в ней побеждал беспристрастный критик, она старалась не позволять своим личных вкусам, своим лирическим устремлениям (их у неё было много) управлять её выбором, оценкой. Я думаю, это важная черта, особенно для критика. Потому что большинство критиков сами пишут прозу или стихи, а часто и то и другое. Но как критики, они должны быть беспристрастными, стремиться к объективности суждения. Я думаю, что ей это в значительной степени удавалось. И познакомился я Людмилой на одном таком мероприятии, собравшем как раз критиков и поэтов. Разбирали чьи-то стихи, не слишком удачные. Но с претензией на новизну. Когда их полностью «разгромили», высказалась она. И неожиданно обнаружила в тексте столько оригинальных авторских находок, что многие присутствующие удивились. И посмотрели на обсуждаемый текст иначе, с другой стороны, и увидели, что автор действительно талантлив, просто несколько распространённых ошибок наносят ущерб написанному им. Тогда я еще не знал, что такой внимательный, независимый от чужих мнений подход к любому произведению любого поэта или прозаика был присущ ей всегда.

Коснусь, поэтому, ещё одной, редкой в наше время человеческой черты — её искреннего внимания к авторам. Её стремления беспристрастно подойти к оценке их творчества. А в среде привычных «противостояний» — в литературном сообществе — не делить людей на «своих» и «чужих». В силу возраста кругом Людмилы естественным образом группировалось немало поэтов, которых, весьма условно, можно назвать пишущими в рамках традиций, «советского» периода, или еще более ранних. Однако её интересы в области поэзии, да и прозы, были удивительно широки. На обсуждениях от неё часто можно было услышать похвалу опубликованному в журнале «Воздух», или в НЛО. Одной из первых, кого я увидел на завершающем мероприятии премии АТД в 2019 г., явившись в Центр Вознесенского за полчаса до начала, тоже была она.

— Наши девочки и мальчики молодцы! Я рада за них! — заключила Людмила по окончании чтений. Никакие формальные изыскания, самые радикальные и непривычные, не могли оттолкнуть её от чтения действительно интересного. Она сразу видела поэзию там, где она есть. Она имела способность отключать свои собственные эмоции, хотя была очень эмоциональным человеком, и быть объективной, находить действительно интересное и новое в любом, самом необычном, но настоящем произведении, пусть оно ей даже не очень нравилось. А в каждом авторе она прежде всего видела человека, а уже потом поэта, прозаика или публициста. Первыми вопросами при встрече были вопросы о личных проблемах, о благополучии, здоровье. И только потом она переходила обсуждению текста. Если с кем-то случалось несчастье, при встрече она рассказывала мне о нём и искала совета, как можно оказать помощь. И лишь потом говорила о неизданной книге или готовящейся публикации автора.

— Я многое видела, меня трудно удивить, — часто повторяла она на семинарах. Но, тем не менее, удивлялась и радовалась всему удачному, что находила в книге или подборке стихов.  Возможно, поэтому многие молодые авторы активно участвовали в работе её клуба. Она приглашала молодых, которые экспериментировали, иногда так, что их мало где принимали. И не молодых.  Находила в их стихах или прозе те «новшества», которые стоило выделить и развивать. И потом из этого рождались интересные подборки и книги. Именно на организованных ею вечерах я дважды читал наиболее экспериментальные свои «творения», которые не осмелился бы читать в другом месте. Потому что знал, что она будет слушать и пытаться понять, и обратит внимание других на текст. Такое происходило со многими участниками её клуба. Возможно, эта победа «критика» в ней самой над «поэтом» мешала ей последнее время писать собственные стихи. И их появлялось не много. Но те, что появлялись, были удивительными. И отражали последние изменения, проявляющиеся в нашей жизни.

Она постоянно искала новое. Она организовывала чтения, на которых параллельно со стихами обсуждались проблемы искусственного интеллекта, новейшей философии, цифровизации, роботизации. Как я понимаю теперь, ей важен был не научный уровень, на котором происходил диалог, но возможность побудить авторов думать и писать об этом. Самые разные тенденции были ей интересны: её можно было видеть на мероприятиях тех, кто относит своё творчество к «фем-письму», на фестивале верлибра, на презентациях прозаических книг, на ярмарке «Нонфикшн» и других самых разных мероприятиях. Находясь там или в пути, она ещё одновременно читала тексты, присланные авторами, с планшета. И потом высказывалась о них. Последние годы она сильно интересовалась современной прозой, особенно таким направлением, как «магический реализм». И соответствующий сборник её усилиями был подготовлен и издан.

Она была человеком жертвенным, который мог взять «сырой» текст книги и просмотреть его весь за несколько ночей, исправить ошибки, поставить пропущенные запятые, правильные «тире», обсудить с автором «неудачные места», терпеливо выслушать его возражения и возмущённые возгласы, убедить, уговорить исправить. И всё это бескорыстно, за счёт своего времени, которого у нее было катастрофически мало. А потом ещё оказать помощь в издании. И так многие поэтические и прозаические издания появились на свет. И были успешно презентованы в ЦДЛ, в клубе или на других площадках, на радость авторам и их читателям.

— Я это перелопатила всё, исправила, согласовала, было ужас что, но теперь можете печатать, — говорила она мне как один из соредакторов журнала «Тонкая Среда», высылая произведение очередного автора. И далеко не всегда за этот труд она получала хотя бы благодарность.

Очень сильно Людмила переживала по поводу изменений, происходящих в литературном процессе, потому что действительно была человеком этого процесса и в нём жила. Он был воздухом, который питал её. Людмилу огорчала уменьшающаяся посещаемость чтений и обсуждений, проявившаяся ещё до пандемии. Равнодушие многих авторов к творчеству их коллег. Она не любила онлайн-мероприятия, предпочитая живое общение, однако всегда старалась записывать и транслировать в сети организованные ею встречи.

И за пределами столицы её имя тоже давно известно, и как поэта, и как критика. Уже имея проблемы со здоровьем, она, тем не менее, посещала весьма удалённые города, участвовала в разных фестивалях и чтениях, выступала в местах, где приезд литератора из Москвы был событием и находил отклик в сердцах участников.

В последний раз мы общались с ней 23-го июня на организованных ею чтениях моих новых текстов, в библиотеке им. М.Ю. Лермонтова, с которой ее связывала целая история совместной деятельности, в том числе в рамках «Ильи-премии». Об этом этапе её жизни стоило бы поговорить отдельно. Стояла невиданная жара, 35 градусов в тени, для неё она была особенно тяжела. Ей уже было трудно двигаться и говорить, но она нашла в себе силы высказаться, и в начале, и в конце встречи. В ней всегда присутствовал некий стоицизм, который она не выставляла напоказ, скрывала. Так было и в этот раз. В кафе, после чтений, попрощались. До сих пор вспоминаются её голос, жесты, черты лица. Невозможно представить, что её больше нет.

У лучших людей, с кем нас сводит в жизни судьба, мы можем чему-то поучиться. У Людмилы мы можем поучиться многому, например профессионализму, но прежде всего — человечности.  Я искренне надеюсь, что память о Людмиле будет долгой и переживёт поколение тех, кто её лично знал.

16.07.21