Выпуск №21

Автор: Татьяна Бонч-Осмоловская

Опыт прочтения «Инсталляции не будет» Екатерины Деришевой

Хочу сразу оговориться, речь пойдет не о поэтическом анализе, но о читательских впечатлениях от сборника*. Для меня эта книга сложилась в единый текст от первого до последнего стихотворения, как если бы автор ставил единую задачу, решаемую, обрывающуюся, решаемую заново в полусотне подходов. Как жучок, прогрызающий кору дерева, движется вперед и вбок маленькими шажками, не осознавая цели. Как прорастают сквозь пепел семена эвкалипта, треснувшие в пожаре, уничтожившем лес. Как компьютерный конструктор захватывает соседние клетки, по заложенному в него алгоритму распространяясь по виртуальному пространству.

Начиная с первого стихотворения «руки говорят под кожей воды», возникает образ выключенного состояния в отсутствии тела, тело растворено под водой, сбой объекта и субъекта речи — утопленница, русалка. Сознание не знает, не узнает себя. Game over. А я вижу одну из рек Аида — вряд ли Стикс, вернее — Лето, река забвения. Однако в воде звуковые колебания не распространяются. Речь невозможна, только шевеление рук. Но нащупывается вход в новое бытие, и требуется «двухэтапная авторизация», чтобы начать разговор, чтобы осуществиться заново. Алгоритмизированное восстановление, на автомате — вдох, выдох в отсутствие вдоха и выдоха, щелк, щелк, верхний и нижний регистр. Нечто (никто) прошли авторизацию, вышли из-под среды, которая описывается как вода.

Берем паузу, отступаем. Взглянем на обложку, я люблю рассматривать обложки книг. Здесь — будто снежинки разлетаются на фоне новогодней елки и праздничный мир за стеклом. Только стекло уже разлетелось на осколки, и не шар это, а рюмка на тонкой ножке, а внутри — пластик, конечно же, но не шаблонный домик с елочками и снеговиком, а разноцветные пуговицы и буквы словесного конструктора. Сказка сломалась, праздника не будет, шампанское не пить. Остались только фрагменты, отдельные пластиковые атомы алфавита, не складывающиеся в слова.

Возвращаемся к текстам. А там температура падает, «голос занесло снегом», метафора воды продолжается в снег и лед. Всякое движение останавливается, «кристаллы молчания вырастают», а возможность соединения, провод, по которому распространяется информация, «затвердевает ломается» — обрыв связи. Еще один шаг, еще одна (неудачная) попытка инсталляции.

Что здесь инсталляция — в названии книги и в заглавном стихотворении «инсталляции не будет»? Одно значение — акт современного искусства, и в послесловии Екатерина Захаркив вспоминает французскую режиссерку и акционистку Аньес Варда, работающую с разноцветным пластиком. Пластик появится и в текстах Деришевой, о чем позже. Второе значение «инсталляции» — процесс установки программного обеспечения на компьютер конечного пользователя. И этот процесс сцепляется с вводом двойного пароля из стихотворения, открывающего книгу. Восстановления разрушенного живого невозможно, как невозможно и восстановление уничтоженного мироздания. Пространство отсутствует вместе с субъектом говорения. Возникнуть из-под толщи воды пытается не тело, но AI, самостоятельно инсталлироваться, сохранив в памяти алгоритм инсталляции. Это технологически сложно, процесс срывается раз за разом, и нужно набраться терпения, но система допускает новую попытку: «попробуйте заговорить позже».

Преобразование голоса компьютерной игры, программного языка, голоса искусственного разума в стихотворения происходило уже неоднократно в самых различных вариантах. Приведу только два примера, «чит-коды» Игоря Ванькова, конструирующего входы в компьютерные игры (или выходы в реальность?): «CRLSFNDNGS —  чистые цвета / JFFSPNGDNBRG — неограниченная жизнь». И написанный в 2014 (!) году разговор с ботом Юрия Рыдкина: «Незнакомец: Ты стесняешься своих мыслей? / pBot: Да. Благодаря им я появилась на свет». В сборнике «инсталляции не будет» звучит не диалог автора с AI, человека с программным кодом, но сами фрагменты алгоритма восстановления — единственное, в чем осознают себя говорящие. Посредством этих шагов распавшийся на элементы субъект постреальности восстанавливает себя в реальность. В реальность ли? Вообще-то, мы встречаемся с ними в виртуале текстового редактора, пдф файла, интернет-сайта…

Каждое стихотворение — самоценная попытка, осуществляемая в коротком дыхании — подходе ко взлому кода. Элементы фасуются заново, появляются атрибуты наблюдателя: «увеличенный в хрусталике космос». И газообразное состояние того, что было связной средой — слова разбиты на буквы, на осколки, летающие надо льдом: «и м г о л о с а», ветер закручивает графические элементы в спирать на листе бумаги — «г о л о с а заблудившихся». Здесь же, очевидная аналогия, духа, носящегося над водами, творение ex nihilo заново подручными средствами.

Эволюция технологического субъекта продолжается, они обретают взгляд, взгляд фокусируется — естественно, обнаруживая землю — и прошлое тело: «тело прорастает цветами». Движение маленькими шажками, внимание к малой флоре, еще одна ступенька в осознании, и переход к крупной флоре, интерпретируемой в привычной атрибутике — онтогенез повторяет филогенез, субъект дорос/вспоминает этап начального образования, первоклашка пишет прописи. Стволы деревьев выстраиваются в косую линейку, знаменуя возвращение в школу, обучение тому, что только и имеет смысл — письму: «прописи деревьев», и вечное (воз)вращение строгого учителя, времени: «красная ручка солнца / отмечает свое присутствие».

Снова возникает мотив утопленницы, теперь в противоборстве дерева и воды: «вода шевелит пальцы // дерево угрожает ручью». Это не пальцы воды — иначе было бы: «шевелит пальцами», это пальцы тела, оказавшегося в воде, пальцы чувствующего дерева, от лица которого звучит речь. Взаимодействуют два природных объектов, одно из которых уже сложной органической структуры. И следующее усложнение в наступающем цунами смерти: когда умирает дерево — появляется ящерица с ластиком на месте головы, а когда умирает ящерица — процесс прерывается, исчезают и звезды. Еще одна (неудачная) попытка, «холод ядерного распада» обрывает органическую эволюцию.

Однако говорящие не отчаиваются. Они вообще не испытывают эмоций. Письмо — их встроенный атрибут, и они продолжают, просто переходят к следующей фазе. Тем более, органические существа уже породили технологии, и мы перелистываем новости: открыт, построен, распечатан на 3Д–принтере — «мир из фрагментов / в каждом — перевернутый пейзаж». Кадры сводки новостей представляются перевернутыми, бессмысленными, обыденными — и вне пределов восприятия разума. Сознание не врастает в тело, только «ветер обретает голоса», носятся над землей духи асфадельских лугов, говоря на языке классических архетипов. В современном же мире есть графические редакторы, есть 3Д-модели, и возникшая из ничего «рука редактирует себя». Впрочем, возможно и прерывание процесса, безболезненное и неокончательное: «Нажмите Esc для выхода».

Передвигаясь по книге последовательно — а перескакивать от одного текста к другому и назад не хотелось бы, чтобы не нарушать поступательный алгоритм — читатель приходит к стихотворению, минимальной трансформацией кардинально меняющем концепцию поэтической речи: высказывание от первого лица, лирический герой во взаимодействии с другими субъектами и объектами мира, «я-речь», здесь преобразуется, «теряет дифтонг», тем самым превращаясь в «а речь / речь». Лирический герой исчезает. Эти строки читаются в традиции минималистских стихотворений Всеволода Некрасова — превращаются в вопрос: «а что речь?» — это просто речь, речь как таковая, сама по себе, остается одна речь. Действительно, трагедия повторяется как худшая трагедия, и проблема, которую решали поэты лианозовской школы, проблема новой речи, незамыленной советскими штампами, встает перед сегодняшними поэтками и поэтами в худших исторических условиях, если такое только можно было помыслить в шестидесятые-восьмидесятые.

Во внезапно наступившем апокалиптическом будущем привычные аллюзии переформатируются, и «silentium» Тютчева: «Взрывая, возмутишь ключи, / Питайся ими — и молчи…», и «Промолчи, промолчи, промолчи!..» Галича. В данном сборнике — «молчи осторожнее / молчи» — уже и молчание становится недостаточно безопасно (Тютчев) и недостаточно выразительно (Галич), нужно соблюдать осторожность и в молчании. Заметим противоречие: призыв к молчанию выражается посредством говорения. А как его еще выразить?

Смерть повсеместна, в отличие от малых уникальных, отдельных жизней: «наши жизни пиксели на полотне смерти» — фрагментарность индивидуальностей в глобальности, всеобщности, непрерывности смерти «и цветут / и цветут / и цветут». И тогда, коли речь не останавливается — речь это то, что противоположно молчанию — она продолжает звучать, хоть раскачивающейся бутылкой кока-колы по радиотумблеру, как в страшном фильме 1959 года «На последнего берегу», и радиосигнал разносится над умирающей землей. Остается только голос, только радиоволны — и у них, узнает читатель, новая прекрасная жизнь, даже гламурная: «новая парикмахерская практика … подровняй длину волны или цвет тембра … опытные мастера сделают из твоего голоса конфетку».

В технологическом мире 3Д–принтеров и искусственного интеллекта новый мир собирается заново из отходов и полиэтилена, разломанный и вывернутый, все равно существующий и осуществляемый кем-то куда-то: «diy-мир / в руках techno-генной / ката / строфы». Читатель оказывается на «экскурсии в музей полиэтилена», где демонстрируют, что из вредных пакетов делают новую тару, полезные лейки, канистры, трубы и скульптуры, похожие на реальных людей. Однако из пластика производится только пластик: «#музейпластика отправили на переработку … ожидается: все части музея / после переработки / будут использованы повторно alt+». Дурная бесконечность воспроизведения, духи асфодельских лугов трансформируются в манекены, что тоже многократно встречалось в литературе и фильмах. А чтобы легче было находить восстановленные объекты, появляется тэг на музей пластика, используется технологический язык: alt+. Восстановление происходит в три фазы: «n\ использование // n\ повторное использование // n\ переработка> (так и души перерождались трижды до укоренения на островах Блаженных) — и переходят в мир иной, мир иного языка: «plastic is a landscape of the future».

Технологическая эволюция достигает вершины — думающего и чувствующего андроида: «разве компьютеры не влюбляются». Построение фразы заставляет вспомнить классическое «Мечтают ли андроиды об электроовцах?» Или у современных авторов: «В стране нерожденных андроидов» Юлии Подлубновой. Или «Цвет глаз забронирован хроникой кода родителей» Оли Цве. Действительно, в следующем стихотворении возникает и сам android: «правда ли что юные машины женятся». Здесь предлагается как тупиковый вариант — жениться на простых смертных, что приводит к обрыву цепочки воспроизведения, так и перспективный — жениться на себе подобных, тогда появится межрасовоекорпоративное потомство «цвет кожи потомства apple и asus», и эволюция продолжится. Вплоть до неразличимости природы и технологии: «в коконе / раскачиваешься / разбить / внешний / а там до себя / рукой подать».

Завершается сборник стихотворением, в котором неожиданно появляется воспоминание детства лирической героини. Человеческая «семья за большим столом», праздничное угощение… Это звучит так благостно, что больно, как при просмотре «Соляриса». И только странные метафоры: «ландыши звенели», как медные колокольчики — в самом деле такая красота? Или подмененный технологиями мир? Продолжаем двигаться по тексту, последние строки: одуванчики, из которых лирическая героиня плетет венок — «вдыхая время / ржавели / прямо на глазах». Инсталляция завершена.

_______________________

* Екатерина Деришева. Инсталляции не будет. Алматы: UGAR.kz, 2023. 52 с. Куратор серии Владимир Коркунов.