Выпуск №11

Автор: Олесь Барлиг

Перевел с украинского: Станислав Бельский

 
* * *

А тёмные времена,
На самом деле,
Никогда и не исчезали
Никуда.
В самые ясные дни
Туго наполненные счастьем
Как баскетбольный мяч воздухом
Они вытирают свои жирные бока
О загривки радуг.
Всё было как и всегда.
Мы ели клубничное мороженое,
Синицы вшивали голосами
Весну
Между строчками веток,
Бабушки готовили
Луковую шелуху,
Потому что скоро уже
Пасха.
Кто-то где-то плакался
И мир разводил руками,
И срывалась с чьего-то балкона
Наволочка,
Которую не сняли вовремя
Перед штормовым предупреждением.
Планеты
Крутились
Согласно планам
В дедлайне.
И мая ждать
Не стоит –
Клубничное мороженое
В супермаркетах
Есть всегда.

 
* * *

Принёс на груди
семечко вяза.
Сел кофейничать,
и слетело оно
как чешуйка
змея,
который ласкал меня
по дороге домой.
Плавает в чашке,
смотрит
не моргая.
Обоюдно молчим
друг о друге,
пока вечер дёргает
завесу комнаты,
готовясь выйти
на сцену.

 
* * *

Жаркий май,
когда тополя ещё ждут своего
звёздного часа,
чтобы высморкаться на прохожих
гирляндами и каплями пуха.
Когда боярышник и рябина
лишают элегии
смрадом цветов.
Где-то между парнем
с неудачной татуировкой
и женщиной
с неопределённой окраской волос.
Проходя мимо занудной лепнины
сталинского ампира.
Минуя проспект Победы
в неплотных объятиях теней
каштанов
я размышляю вот о чём:
если бы ты давал интервью
обо мне –
что первым вышло
из тёмной раздевалки памяти
на кончик трамплина твоего языка
и оттолкнувшись
бултыхнулось в речь?

Сомневаюсь, что глаза –
о них и мне самому
совсем нечего
рассказать
(разве что об очках –
с ними было когда-то
одно мистическое приключение
на Крещение
(почти настоящий хоррор)
где мелькнуло на обочине сюжета
привидение сельской Офелии
и поколебавшись недолго
быть или нет –
в озеро: «Бульк!»)

Первым, думаю,
должен быть мой смех,
которого временами стыжусь
за то,
что он словно живёт отдельно.
Ведёт меня
перед собой
как большую пёструю куклу
на празднике Día de los Muertos
и иногда
неосмотрительно
выбегает вперёд,
показывая кто здесь
настоящий хозяин.

Ещё могут быть волосы,
которых с каждым годом
всё меньше
и если бы я встретил тебя
хотя бы на полгода раньше,
то мог бы в разговоре с тобой
наматывать эти чёрные пряди
на свой указательный палец
словно голове предлагая
стать молодым кустом винограда,
а руке –
началом забора,
чтобы все мои тёмные мысли
превратились лишь
в ягоды
без косточек
и терпкой кожицы.

Вероятно вспомнишь мой запах,
каким-то непостижимым образом
меняющий фактуру и цвет
на фоне незаметных обстоятельств,
внешних и внутренних течений.
Скажем – немного растерянности,
и сильнее становится запах лука,
подступает к животу похоть –
и напоминает о себе
козий сыр.

О губах вспомни самое общее:
размеры, форму
(трещина, не заживающая
от февраля и до апреля –
едва ли не обязательна).
Словно всегда видел их
только на расстоянии.
Словно знаком с ними был
хуже всего.

 
* * *

Что тогда растеклось между нами –
июль
или август?
Не помню,
моя голова как пустая тара, уже освободилась от кошмара,
тело моё загорелое,
наверно,
где-то лежало возле дороги –
стройное, спелое и застывшее.
Спорыши в щелях моих
на меня шипели,
примятые весом моим,
амброзия в висках
только готовилась
пытать людей,
людей побеждать.
Возможно это была поза
Святого Себастьяна –
левое бедро отклонилось в сторону,
в макушку дышат запястья,
запорожская отвёртка
вместо стрелы медиоланской
под рёбрами расселась
словно искони здесь жила…
А может, мясо моё
Было неловким,
упало как тяжёлый хлам
и неестественно руки выгнулись,
и пятнышко слюны
муравью
дорогу заслонила.
Тебя тогда в последний раз
позвали
на меня посмотреть,
со щеки убрать чёрточку грязи,
со лба стряхнуть крошки
песка и пыли земной.
Позвали стоять,
мешать
у тела,
выменивать на рубины кровь,
на ониксы – загорелую кожу.
Позвали, чтобы тебя толкать,
наступать на ноги босые
и вполголоса тебя ругать
забытыми неблагозвучными словами,
дескать делу их
нужному и полезному
здесь только тебя не хватало.
Мелочи всё!
Всё отброшено, забыто,
просветлённый,
просверленный,
обнажённый
весь,
такой как есть –
огненный угасший
мальчик
я…
И тебе бы хотелось,
чтобы сейчас же
всё изменить,
только этих тёмных и мелких
знатоков жил подземных,
желёз драгоценных,
переливающихся сосудов
от меня отогнать
и меня же
над ложем не стеклянным,
склонившись, в губу разбитую
верхнюю
по-
целовать…
Но нет…
Приходят короли,
чтобы взять твоё сокровище в работу,
чтобы дать ему то, чего нет в земле.
У тебя искру взять
эту
и мне отдать,
на миг зажмурившись,
словно от газосварки.
«Ну всё, иди,
нельзя тебе больше
здесь быть» — произносит кто-то,
а дальше уже по очереди
один говорит: «Мы будем его бить»,
другой говорит: «Мы будем ему лгать»,
третий говорит: «Мы будем его воскрешать».

 
* * *

Стихи бывшим любовям
это вроде как алименты –
что-то между вами было:
неважно как долго –
десять минут
или три года,
помните всё до мелочей:
оттенки русого цвета
лобковых волос,
родинку за ухом
(несмотря на все её попытки спрятаться),
запах тела после выкуренных сигарет,
вкус спермы после рыбных котлет…
А может, единственное,
что застряло в морщинах памяти –
надпись на майке,
привычка грызть ногти –
неважно,
как-то да случилось.
И стоит поддаться какой-нибудь оттепели,
столкнуть в тёмный океан
одну из своих ледяных глыб,
чтобы внутри тебя кто-то
вдруг поднялся
и пошёл по тропе
сквозь кустарник прошлого.
«Не надо» – говоришь ты,
хватаешь за руки,
становишься поперёк пути,
но остановить не можешь
по дороге на почту.
Этот,
похожий на тебя,
долго роется в кошельке,
пересчитывает копейки,
в сумерках щурится,
путает на купюрах
одинаково суровые лица
военных и поэтов,
выплачивает необходимое.
«Купите ещё открытку ко
Дню Независимости» –
предлагает внутренняя почтальонша
во внутреннем оконце.
Но на такую роскошь
денег никогда уже
не хватает.

 
* * *

Как сын Анны Ахматовой
Не был создан для тюрьмы,
Так и ноги мои не созданы для львовских дорог.
Каждый камень брусчатки
Ищет во мне Ахиллеса,
Проверяет подошвы сапог
На прочность,
Хочет поразить своим
Неподвижным
Каменным языком
Кожу на пятке,
Снять меня с дистанции.
В правой руке рулет
С ванильным кремом и шоколадом,
Будто олимпийский огонь в руке спортсмена –
Донести бы,
По дороге не угасить,
Перецепившись о что-нибудь,
Рассматривая на углу
Высокомерные черты букв
На лицах дорожных указателей.
Испытываю снова это наслаждение
Нырнуть в беспомощность
В чужом незнакомом городе.
Опустить руку с картой,
Как парус в штиль,
Отдаться этому течению,
Всегда щекочущему бока,
Даже если
Ты полностью глух к нему.
Так что можно терроризировать
Встречных:
«Шановно добродійко…»,
«Перепрошую, пане…»,
И в эту ночь город вынимает из своего рукава
Подходящего валета.
Стриженный коротко,
Русый,
Чайноглазый,
Клетчатая вишнёвая рубашка
Застёгнута под самое
Адамово яблоко.
Насторожённый,
Заинтересованный взгляд –
Словно Красная Шапочка
Впервые встретила волка в лесу,
Хотя уже сто раз
Слышала про него от мамы.
Что же – если
Это сказка у нас такая,
Я должен заступить дорогу.
«Простите, а не подскажете,
Как дойти до улицы Котляревского?»
С лёгкой улыбкой
Оцениваем друг друга
Какое-то мгновение.
Взвешиваем друг друга
На весах,
Слышно, как внутри у каждого
Позвякивают начищенные до блеска гирьки.
И доходит море до крыльца,
И в папке у следователя
Появляются доказательства преступления,
Истончается пограничье между посторонними снами,
Чтобы какие-то
Лишённые своих орбит молекулы
Могли свободно переопылять
Соседние цветы.
«А давайте я вас проведу?»
И немного неловко из-за сладости
В цветистой коробке,
Которую нести перед собой должен,
Словно вымпел,
Словно свой родовой герб
В рыцарском походе
По чужой земле –
На фоне чёрной старой рубашки
Он лишь диссонанс,
Какая-то потусторонность между нами.
«А украинский для вас, наверно, не родной?»
«Почему это?»
«Слишком книжный, у нас здесь так не говорят»
«Вы на кого учитесь?»
«Буду флейтистом»
«А есть спрос на это?»
«Нет, невозможно вообще устроиться»
«Тогда зачем эта специальность?»
«Родители очень хотели»
А потом,
Страшно сказать,
Разговоры о Дориане Грее –
«Это единственная книга, которую я прочитал за всю жизнь»
«Он позволял себе всякое»
«Да, мало себе в чём отказывал»
«Ничего не поделаешь – если живёшь вечно
И не старишься,
Наверное только и можно
Опускаться на самое дно»
«Нет, он просто должен был превратиться в чудовище,
Ведь портрет становился всё отвратительней»
«Наверно…
Посмотрите «Бульварные ужасы» –
Так удачно изображена эта жажда
Заполнить пустоту»
«Может, наконец, на «ты»?»
«Конечно»
«А вот Котляревского…»
«Что же…»
Гирьки звякают ещё громче,
Зрачки цепко держат какую-то невидимую нить между нами,
Молекулы движутся по дороге дальше.
Рулет, кажется,
Становится втрое тяжелее
И просится в ближайший мусорник.

 
ПОД ПЛАВНИКОМ ОСЕТРА О ЧЁМ-ТО ПОЁТ БЕЛАЯ ПУСТЫНЯ ТИШИНЫ

Утренние новости за кофе:
«Девочка погибла из-за осетра, запрыгнувшего в лодку.
Вследствие инцидента на реке Сувон в штате Флорида
также были травмированы мама девочки и 9-летний брат.
В этом году от осетров пострадали уже четыре человека».
Бумага разрумянилась пятном от соуса болоньезе,
номера горводоканала,
рекламы ноутбуков –
сколько нестерпимого мусора,
и руки не доходят выкинуть,
а вот кофе вытерпит всё –
бери хоть бутерброд с огурцом и копчёной колбасой,
или пирожное с тремя сортами крема и красочной присыпкой.
За кофе можно порно смотреть,
сжимая свой стебель в кулаке
(левом, потому что в правой руке чашка),
а можно читать статьи о Холокосте,
прекрасно иллюстрированные фотографиями Вильгельма Брассе,
или нырнуть в стих Станислава Бельского:
«боюсь уснуть
приползут змеи
или
упаду со скалы
или
случайный прохожий
ударит ножом в грудь…»,
который он читал нам на Хортице
в окружении печенья с повидлом
и кабачковых оладей,
когда со всех сторон подступали
коварные клещи
и колосился борщевик,
изо всех сил притворяясь
Императорской Петрушкой,
античной легендой
о детородной крови Геракла.
А ещё в этом путешествии
можно резко свернуть в сторону
и запутаться в водорослях фразы,
которую бросил Лёва в клипе
с главной песней двухтысячных:
«Это еще что,
вот у нас был случай –
один человек тоже подошёл к радиоприемнику
и поймал…» –
сколько копий было сломано в попытке отгадать,
как этот чувак закончил…
(моя лодка
так привлекательна
для осетров с длинными и тяжёлыми телами)

 
* * *

«птицы существуют
это доказано
вот статья в википедии»
                 Станислав Бельский

Раньше
И правда верили,
Что души умерших
Седлают ласточек,
Дёргают их
За невидимые уздечки,
Умело держась без седла
На блестящих спинах,
Умащённых эктоплазмой,
Залетают в форточки
Во время нашей бескомпромиссной борьбы
Со зноем,
Которой мы подставляем пот
И противопоставляем сквозняки.

Раньше
И правда верили,
Что души наши
Выныривают из этой жизни,
Как из старой
Покосившейся голубятни
Прочь от сырых
Суковатых колод,
Лишайных котов,
Прелого зерна
И засохших хлебных горбушек.
Выныривают навстречу
Силкам
Из весов
И бескислородному пространству.

Раньше
И правда верили –
Каждую зиму лебеди
Не улетают,
А ныряют на дно
Рек и озёр,
Где
Под бледными лучами
Нездешнего солнца
Сосут зелёный
И голубой загар
Рождённые, но
Не живые.

Птицы и правда существуют.
Это доказано Википедией.