Выпуск №15
Автор: Марион Пошман
Перевела с английского Лена Захарова
складные стулья, караван на колесах
воды все нет ни впереди, ни в трубах, словно
недоулыбка с тигриным оскалом на нас надвигается
по дощечкам, хлипко лежащим на песке,
этот день и дрожащий костерок,
и мы смотрим через стекло,
как ты роешься шлепком, чтобы это все
сдвинулось, это все наконец сдвинулось. ничего
не объясняя, я стерегу обертки и палочки от мороженого,
что отлетают от тебя так же легко, как бы мог отлететь
фасад супермаркета, перед которым мы никогда не решались
остановиться. сейчас там совсем пусто,
зыбко между высохшими скелетами цветов.
только на плакате на медленном огне
варится куриный бульон. только воды
все еще нет.
недостройки, Бром
суетливые движения, словно попытка найтись, выбрать-
ся куда-то – туда или сюда. я знала,
что снова пойдет снег, и вот стеклянная плитка
разрывает тебя на большие темные хлопья,
пока мы, бесцельные, пробегаем через недоделанные
ванные, кухни. только в тамбуре
мы слишком задержимся; остальные уже далеко
впереди. растения из ледникового периода
все в побелке отражают мелькающее
будущее, на моих губах собирается пыль, и все
ближе шумит трасса, и словно отказ от всего –
наш единственный путь абстрактнее дня и ночи,
словно только полностью исчезнув,
мы можем идти вперед.
текучий разум
эти размытые годы нас замусолили. кто-то
проплыл по волнам жары белым брюхом
кверху — рефлекс притвориться мертвым.
все персональные данные мы уже продали.
облака словно стены Баухауза белоснежными
божествами распластались по небу. вот причина
природных катаклизмов и всего, что мы делали,
забывшись сном в священном храме земли.
на стоянке я вытащила из автомата букет тюльпанов
— с него еще капала вода. и нам остаются только следы
движений, только сгорбленные спины,
с которыми в детстве ловишь тритонов
и словно совсем взрослый заботишься о них,
как о каждом отпавшем кусочке песчаного замка,
которые мы снова и снова находим в ботинках,
в остатках той самой августовской жары.
под облаками
почти на кончиках пальцев, их темный экстракт,
их близость сливового цвета никак не могла
нас отпустить, превращая в марионеток.
едва не разрывая на лохмотья цвета
сирени, лаванды, и все вокруг распадалось на клочки,
словно края наших сырых обшарпанных брюк
над асфальтом — растрепанные, так причудливо
лохматые — ты положил мне руку на голову,
и нас снова выманили наружу, в мир
отражений, спасающихся бегством теней,
сомнамбул, которые все глубже вниз головой
проваливаются в лужи, ватные и вымоченные
чернилами, скользят по улице под ритм фонарей
и окрашиваются чернее, еще чернее
время цемента
и пока легкий изгиб барьерного заграждения
отвлекает нас от привычных стремлений,
на которые нас надрессировали, я наблюдаю
как моргает светофор — внезапно и устало (и даже
как-то сладко: ведь здесь и сейчас нам выбирать,
куда жить дальше) и я наблюдаю, как все теряется
в земляничном мерцании, только сигнальные ленты
с ярко-красными полосами дрожат, словно могли бы
поделиться смыслом со всеми вещами, что произошли с нами
сегодня и снова вернулись наружу, почти не изменившиеся,
только немного потрепанные, помятые, со следами прикосновений,
и снова оказались к свету под правильным углом,
чтобы отбрасывать красивые длинные тени
в нашем сознании власти.
Свалка, из которой ничего не
это было то самое местечко на стоянке, которое вдруг
освобождается, в мертвой тишине, в искусственном
освещении, словно вырезанное в пространстве:
фигурки из пластика изготовились напрыгнуть на темноту,
которую пытаются сдуть парковочные вентиляторы
и которая не шелохнется. опустошение, освобождение
от желаний, как подмастерье освобождается от шума и суеты.
лысые зверьки, лишившиеся своей серой пластиковой шерстки,
неподвижные словно дорожные знаки, всегда наготове
заполнить полость на весах внутреннего равновесия
(которое мне не знакомо), которое держится этой парковкой
и загазованным воздухом, в котором в зеркале заднего вида,
как маятник покачиваются фигурки-талисманы,
словно рывок уже был, и я его пропустила
Святые на мосту
мы шли от Вацлавской площади через Карлов мост, тонкокожие
как отражения, наши тела скомканные водой, такие далекие,
искаженные, и Влтава казалась входной дверью и
открывалась нам движением убегающих рыб: металлический,
иллюзорный ландшафт, затемнённый
тенью воды: и пара высцветищих сосен подглядывает
словно из-под обоев, и бесцельно качается зелень,
и неудержимо сверкают леса: это не тихое место,
это горящие волны, складки памяти, которые покажут,
что захотят, а что захотят — скроют. с каждым всплеском
все тревожнее за наши дрожащие картинки, и снизу
я видела наши животы, и наши согнутые ноги, и стены
облаков за спиной, и две замусоленные фигурки,
похоже, слишком сильно перегнулись через перила.
Потоком
Мелькавшее над дорогой отражение
в боковом стекле пригородного автобуса
светилось как желто-синий подводный цветок.
И стаи дрожащих медуз, и в них я не узнавала
твое лицо, и они уносились все дальше и дальше
над верхними слоями деревьев и веток,
словно дух всегда отрицаемой меланхолии.
Пространства внутри кишечнополостных,
через которые ты дрейфовал в своем полусне,
пока дождь щупальцами тянулся к нам.
Я взяла тебя за руку — мой островок тепла
с горами, которые никогда не исчезнут,
которые так постарели, и мой взгляд
повис на ударах жидкого стекла о зонты,
на их обратной отдаче, и на всем том,
что нам приносил транспортный поток.