Выпуск №16
Автор: Ицик Мангер
Перевел с идиша Шломо Крол
ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ ИЦИКА
Баюкай меня, о слепая судьба,
Я вижу, словно во сне —
Большая птица из серебра
Летит из-за моря ко мне.
Что птица несет мне? Об этом ведомо
Лишь Богу в небесной дали.
Быть может, чашу для кидеша дедову
С вином из Святой Земли?
Но кто же имя деда вспомнит?
Вот, предо мною вдруг
Встает мой дед, балагола из Стопчета:
«Готовься к закланью, внук.»
Глядит на меня, горят его очи
Звезд осенних сильней
Седую бороду ветер полощет,
Семь слез больших на ней.
И за руку взяв, ведет меня дед мой:
Местечки, деревни, ямы…
Местечки малы, велики деревни,
Их проходим в руке рука мы.
Дед говорит: «Помнишь, Ицик, тогда,
В давние времена
Нам ангел явился и была
Жизнь твоя спасена?
Но старый Бог передумал: вот
Он требует жертву сейчас,
Хоть я много раз появлялся на свет
И умирал много раз.
Конец! Мне милость Его не нужна —
Пусть не мнит Он в своей лазори.
Хорошо, что мама твоя умерла —
Ей достанется меньше горя.»
И за руку взяв, ведет меня дед мой:
Местечки, деревни, ямы…
Местечки малы, велики деревни,
Их проходим в руке рука мы.
КОРОЛЕВА ИЕЗАВЕЛЬ
Она уложила спать всех своих богов. Ш-ш, молчок,
(а боги ее — мрамор, пемза, бивень слона)
И вот, горделиво стоит на веранде она, совсем одна,
Веет в ее волосах прохладный, таинственный ветерок.
Спускается ночь. Этой старой игры наступает срок.
Печально-прекрасных светлячков в траве зажигает она,
Пылают и гаснут без смысла, без цели их пламена,
И тонкое, чистое чувство растет в ней, словно цветок,
Чувство единства с этим гореньем и угасанием все сильней,
Но виноградник чужой — что он хочет, что ищет в ней,
Который всегда трепетал в ее думах, пленял ее и свежил?
Чужой пророк грозит. Что ж? Боги спят, она одна. И вот —
Чужой виноградник алеет, слепя ее. И она идет,
Не слыша того, как плачет кровь ее жил.
ЦАРЬ ДАВИД
И даже в окне царя умирает солнце дня,
А царь уже очень стар и белый, как снег.
На арфу пал его блуждающий взор из-под тяжких век.
И даже в окне царя умирает солнце дня…
Ангел смерти как эхо встал за плечом царя,
Укутан темным, с шитьем золотым, плащом,
Владыка владыки, тихонько смеется за царевым плечом,
И на его голове горит корона-заря.
Царь, опершись на арфу, забылся во сне.
Ангел смерти бормочет себе под нос: надо мне
Укутать царя в час его последних полночных слез,
Вот это, которое был беспутен, как ветерок,
Доверчив, как дитя и грешен, как Бог,
И так красив, как бывает прекраснейшая из грез.
ВЕТРЯК
Ветряк старинный. Светлая картинка
Пришедшая из ранних детских дней,
Все вертится он в памяти моей.
И бабочки над сутолокой рынка…
Злой поп, хранитель яблочного сада.
И только ветер-шалопай один
Плоды порой бросает через тын,
И беднота, его нахваливая, рада.
Но главное — та мельница на горке,
Капустницы, лимонницы и зорьки,
И дедовский плетень, и буйный плющ,
Но главное — тот детства дух чудесный,
Который верит звездам, верит песне,
И знает: Бог велик и всемогущ.
ЭПИТАФИЯ
Здесь, упокоен, спит печальный соловей,
В кровати собственной впервые, наконец,
Портняжка-ученик, бродяга и певец,
И навсегда умолк его стихов ручей.
Не рви крапиву, что растет над ним
И не сгребай зимой с его могилы снег,
Тому, кто в ней лежит, уж не страдать вовек,
Он с мышкой примирен и с червем земляным.
На холмике цветы не оставляй,
Что ураган сломал, не поправляй,
Не прогоняй сову с надгробия его,
Пусть здесь снуют пчела и стрекоза,
Пасется беспрепятственно коза,
Оставь его, оставь навеки одного.