Учительница из Петах-Тиквы

Выпуск №17

Любовь, подарки

Я подарил тебе
украшения для ушей, для пальцев,
покрыл позолотой время на твоем запястье,
повесил на тебя много блестящих вещей,
чтобы ты покачивалась под ветром
надо мной, тихо звеня,
и утешала во сне.

Я устлал тебя яблоками, как в Песни Песней,
чтобы мы катались по ложу из красных яблок.

Я покрыл твою кожу тонкой розовой тканью,
прозрачной, как детеныши ящериц, их глаза
черный алмаз в летние ночи.

Ты дала мне возможность несколько месяцев
жить, не нуждаясь в религии
или мировоззрении.

Ты подарила мне
серебряный нож для открывания писем:
эти письма открывают не так.
Их рвут, рвут, рвут.

Слова во рту,
как незажженная сигарета. И во мне
начинается миграция птиц
из холодного сердца в теплое.
Хоть они не знают, что я
тот же самый человек (птицы
снаружи знают, что это
один и тот же мир).

«В этой комнате двое
могут оказаться такими чужими
друг другу, как через много лет»

Учительница из Петах-Тиквы

В этом заброшенном доме когда-то жила
учительница физкультуры. Ее кожа была
коричневой и мягкой, как шелк.
Она вырастила целое поколение
крепких мышц живота и сильных ног
для войн в пустыне и любви
в апельсиновых садах.

Сама она уехала из страны в город
взбитых сливок, Вену, и растолстела там.

Лето, вечер. Я стою рядом с домом.
Моя новость: этот дом скоро снесут,
его новость: она-больше-не-придет-сюда-никогда —
смешиваются вместе в пряный аромат, который
сильнее запахов войны и слаще
апельсиновых садов.

Тель-Гат*

Я привел детей на этот холм,
где когда-то у меня был бой,
чтобы они поняли, что я делал,
и простили за то, что не делал.

Расстояние между шагающими ногами
и головой – увеличивается, а я уменьшаюсь.
Те времена уходят всё дальше,
и это время – тоже уходит, а я между,
без того и без другого, на этом холме
с моими детьми.

Полдень, легкий ветер,
почти нет движения, вдали
идут, кажется, несколько человек,
наклоняясь вместе с травой и цветами,
весь бывший город сплошь покрыт
полевыми хризантемами.

Я пришел сюда с детьми,
и мы сидели «наверху и сбоку»,
словно в поэме Шмуэля ха-Нагида**,
человека-на-вершине-горы
и человека-на-войне, как и я,
он пел своим солдатам колыбельную
перед боем.

Но я говорил не с собой, как он,
а со своими детьми. И мы были
воскресением мертвых этого места —
недолгим, как эта весна,
и бесконечным, как эта весна.

*Тель-Гат (Геф) — древний филистимский город, один из пяти царских городов, упоминаемых в Библии.
**Шмуэль ха-Нагид (993, Кордова, — 1055, Гранада) — поэт, государст¬венный деятель, полководец.

Из цикла «Ахзив»*

Мертвые народы оставили здесь
свой след, как забывают одежду у моря.
В этом месте хорошо положить перед собой
свое детство, и на нем — инструменты памяти,
в потрескавшейся комнате, ее поддерживает
квадратный столб, на стене рыболовные снасти,
они давно высохли, штормовой фонарь, забытый
штормом, крючки, чтобы удерживать воздух,
мачта, сеть, в ней вытащили рыбака и рыб,
и 46 лет моей жизни.

Человек учится говорить в детстве,
чтобы разговаривать с самим собой
в дальнейшей жизни, в одиночестве, которого
становится все больше и больше. Разговор с другими —
это только этап, временный и необязательный.
Часть вещей становится тяжелой, часть легкой:
одни – якорь, другие — паруса, и только
через какое-то время узнаёшь,
что — одно и что — другое.

Ты не хочешь, чтобы вернулась перспектива, ты хочешь
плоской тишины — не стол, куда можно класть вещи,
не дом, куда можно войти, а линии, как рисует ребенок.
Не глубину, которая обещает вечность, не аллею,
где деревья уменьшаются вдали, не корабль,
исчезающий на горизонте.

*Ахзив — национальный парк на побережье Средиземного моря в западной Галилее.