Выпуск №19

Автор: Татьяна Бонч-Осмоловская

 

— Сегодня вторник, и я расскажу тебе одну историю, как ее рассказывают на востоке.

— А на севере? Там по-другому?

Девочка приподнялась на локте, и ее глаза загорелись оранжевым.

Мама подоткнула на малышке пуховое одеяло.

— Конечно, по-другому. Ты ведь помнишь северного поэта, который давал цапле, лотосу и оленю петь божество? Каждый пел по-своему. Цапля видела божество цаплей, лотос – лотосом, а олень – оленем. Так что слушай, как рассказывают эту сказку на востоке, и засыпай.

Глаза девочки широко распахнулись.

— Но мы ведь знаем, что всякое божество — это лишь персонификация природных сил и социальных ролей. Восхваление божества призвано умилостивить силы, которые человек считал безмерно выше собственных, во внешнем или внутреннем мире.

От кожи девочки исходил запах эвкалиптового меда, а под боком у нее дремал пушистый зверек с розовыми ушами.

— Сегодня мы не будем говорить о божестве. Это история – о Гракулее, и рассказывают ее с незапамятных времен. Кто говорит, первые записи этой сказки были выбиты на глиняных табличках за подписью леди Энхедуанны. В хранилище, где их разыскали, было множество обломков глиняных черепков вперемешку – с восхвалением богини любви и войны, со сказанием о потопе и со списком невоспроизводимых ныне рецептов из вымерших существ и плодов. Другие говорят, эти истории сочинила дама Фантасия из города Менефере, та, чьим вдохновением питался Гомер, хотя некоторые орнитологические описания последнего, позаимствованные из песен Фантасии, противоречат законам поэтического сложения, общественному договору и здравому смыслу. Поскольку оригинальные свитки из библиотеки Мемфиса пропали в пламени Константинопольского пожара, по сей день неизвестно, являются ли эти противоречия характерными особенностями древнего письма, повествующего о чуждых ныне ценностях и исчезнувших существах, или всего лишь позднейшими искажениями неграмотного переписчика, мешающего тарелки с таблетками, эму с имамом, время с расстоянием, уходящего мыслью на запад и возвращающегося с востока. Таким образом не представляется возможным определить, где возникли истории о герое Гракулее и когда они были сочинены. В их совершенно правдивом изложении не найдешь ни йоты выдумки, ни капли вымысла, ни песчинки воображения и ни травинки лукавства, это бесконечный пустой космос небытия, в котором обитают невозможные неописуемые существа, шелестящие плавниками по скрижалям новостей. Исходя из широты распространенности и архетипичности рассказов, некоторые предполагают, что они возникли еще до сотворения Вселенной из разумного помысла и энергии взрыва, другие выдвигают гипотезу, что эти сказки зарождаются в настоящий момент в сознании искусственного разума, отозвавшегося на спонтанный запрос нейросети. Удивительной особенностью сказок является их мгновенное узнавание и мгновенное же забывание читателем, так что всякий слушающий их понимает, что получает ответы на свои самые сокровенные вопросы, и тут же теряет их, чтобы выслушать в следующий раз в том же восторге откровения. Вот что я могу сказать тебе, дорогуша, предваряя невероятную историю Гракулея, который, несмотря на низкое происхождение, стяжал великую славу в землях человеческих, в пустынях, где обитают одни только змеи, в горах, доступных лишь хищным птицам, и в глубинах озер, ведомым только юрким пугливым существам вроде твоего Ш. Эти существа столь пугливы, что ни одному человеку еще не удалось рассмотреть их вблизи, не говоря о том, чтобы изловить и изготовить чучело, чтобы похвастаться перед соплеменниками. Был он, я теперь говорю о Гракулее, а не о скрытном маленьком существе, необычайно хорош собой – прекрасен лицом, величав станом, ловок в каждом движении. И необыкновенно силен. В те давние времена, о которых до нас дошли только неправдоподобные легенды, не было на земле существа сильнее Гракулея. Где другие убегали – он стоял. Где они отступали – он наступал. Где другие вставали – он летел.

— Если он был так великолепен, отчего же говорят, что он низкого происхождения?

— Потому что он родился в семье эму, и его матерью стала самая старая, серая и линялая птица, какая только жила в племени. Ее перья были настолько редкими, что сквозь них просвечивала дряблая розовая кожа. Ее лицо было в шрамах и выщербинах, а ноги – морщинистые и узловатые, как кора столетнего фикуса. Вероятно, отец Гракулея был лучшей крови, сам он только и говорил о своем высокородном папаше, но никаких подтверждений у него не было, а мать так и не открыла тайну его рождения. Для нее в этом не было нужды. Эму считают детей по матери.

— Наверно, его отец был казуар. Или ягуар. Или…

— Не пытайся разыскать казуара в темном лесу, моя дорогая. Или ягуара. Никогда. Особенно если он там есть. Любой из них.

Зверек под боком у девочки встрепенулся и навострил острые ушки. Она обняла его, прижала к себе, и зверек успокоился и с довольным урчанием сложил уши и закрыл глаза.

— Что же до Гракулея, — продолжила мама, — сила его проявлялась с младенчества. Однажды, когда мать поднесла его к груди, он с такой силой сжал ей сосок, что брызги молока разлетелись по небу и остались там сверкающей блестящей дорогой.

— Эму? Сосок? Грудью?

— Возможно, позднейшая вставка, объясняющая появление звезд на небе, — согласилась мама. — Хотя эму, насколько я их знаю, женщины достойные. Они не подбрасывают младенцев на чужой порог, но вскармливают сами до достижения разумного возраста. Так что в этой визуализации креационизма есть разумное звено. Но вернемся к Гракулею. Много историй рассказывают о нем. Едва он возмужал до тех лет, чтобы покинуть родной очаг, он удрал из дома, пробрался в пещеру к отшельнику и похитил его единственную радость и пропитание – золотые семечки, которыми его снабжали благочестивые крестьяне. Отшельник, разумеется, поймал негодника – у входа в пещеру он держал хитроумную мышеловку, и мальчишка попался еще прежде, чем дотянулся до золота. Ух, как он выл и причитал, умоляя отшельника высвободить его из западни и не отдавать крестьянам. Отшельник сжалился и взял мальчишку на семь лет в услужение. Он держал его в клетке на золотой цепи и учил всякой премудрости. В целом это пошло парню только на пользу. Хоть ума-разума поднабрался, а то мать его была, честно говоря, курица курицей – не беспокоилась ни о чем, кроме как накормить ребеночка, и не обучала его наукам.

— И он стал взрослым и умным? И красивым?

— Кстати, о внешности. Еще прежде, чем покинуть дом, малыш отрастил длиннющие кривые когти на ногах. Они мешали ему ходить, но однажды сослужили добрую службу. По недосмотру матери или по злому умыслу завистников будущего героя, ему на лежанку заползла змея и уже собралась поживиться желторотыми птенчиками. Его братья и сестры застыли в слепом ужасе или сломя голову разбежались по двору, а Гракулей пронзил змею когтями насквозь и так, с извивающимся чудовищем под ступнями, пошел по двору, задрав нос и распевая победную песню.  

— Фу!.. Какое вульгарное представление!

— Де густибус нон эст диспутандум.

— Мама! Ты обещала не говорить на мертвых языках!

— Прости, дорогая, я увлеклась. А ведь еще не рассказала тебе о похождениях и подвигах Гракулея! Через семь лет служения ему удалось удрать от отшельника. Когда тот задремал, Гракулей дотянулся до пояса, где тот держал ключ от золотой клетки, открыл замок и выбрался наружу. Злые языки говорят, он затолкнул отшельника в клетку вместо себя, отнес ее на деревенскую ярмарку и продал за сто золотых монет. Но я не верю этим россказням.

— Почему, мамочка?

— Потому что за сто монет на деревенской ярмарке покупают сто существ! Вороны идут по пять монет, отшельники – по одной, и трясогузки – двадцать штук за золотой. Сколько каждого из существ покупают на ярмарке? Сколько ворон, сколько отшельников и сколько трясогузок?

Девочка задумалась, склонилась над зверьком и зашептала что-то себе под нос. Зверек недовольно отвернулся, а девочка рассмеялась.

— Ты смеешься надо мной, мамочка! Где он наловит сотню отшельников? Отшельники потому так и называются, – хитро улыбнулась девочка, — что встречаются исключительно поодиночке. Я думаю, отшельник был один, и Гракулей продал его за сто монет, а птиц отдал в придачу! Сто существ – сто монет.

— Бесплатно отдавать на ярмарке не разрешается, как бы снова в клетку не угодить.

— Один отшельник – одна монета, — затараторила девочка. — Остается девяносто девять птиц за девяносто девять монет. Если за трясогузок дать больше пяти монет, их уже будет больше ста, если ровно пять монет – то ничего не останется на ворон, если четыре монеты – это остается девятнадцать ворон за девяносто пять монет, и это единственное решение.

От восторга она запрыгала на постели, так что сбросила зверька. Тот зашипел, завизжал и, распушив хвост, убежал прочь. Девочка чихнула.

Мама наклонилась и чмокнула ее в лоб.

— Ты моя умница! Для случая одного отшельника.

— Ну, мамочка, он и должен быть один. Рассказывай дальше, мамочка.

— Дальше Гракулей отправился бродить по свету и совершать подвиги. Велика была сила Гракулея. Там, где он проходил, люди утрачивали природные свойства и обретенные ранее навыки. Слоны забывали, как танцевать на канате. Ибисы – как сочинять прекраснейшие из песен. Пастухи – как считать овец.

— Жалко бедных пастухов.

— Что поделаешь – такова цена встречи с героем. Они еще легко отделались. А Гракулей странствовал: он видел гору золотую и бездну алмазную, переплывал кисельное море, ни разу не закусив, переходил поля, заросшие осокой и травой, растущей из пустых глазниц черепов неведомых зверей, что больше не ступают по земле, обходил высочайшие горы по кривой и видел земли, которые никто не видел.

— Как это, никто не видел? Они были необитаемые, совсем-совсем никем, ни мышки, ни воробья, ни попугая?

— Никто из тех, кого мы знаем, не рассказывал нам об этих землях.

— А если никто не рассказывал, откуда мы знаем, что Гракулей там побывал?

— Потому что он нам рассказал. Эти истории хранились и передавались в устной памяти жителей необитаемой земли, которую никто не посетил вплоть до сегодняшнего дня. Старейшины племен запоминали эти истории в рассказах стариков и бережно хранили в консервной банке, зарытой под очагом. Обо всех приключениях Гракулея в невиданных землях мы знаем из его собственных рассказов.

— И что с ним случалось? Он наконец встретил невиданную деву невиданной красоты?

— Наконец, но не сразу. Он еще долго путешествовал по невиданным землям и встречал невиданных существ. Злой волшебник уносил его в поднебесье, чтобы скормить гигантским птенцам. Гракулею едва удалось выбраться из гнезда и скормить им самого волшебника. В другой раз он провалился в бездонную пропасть, где жил великий змей, убил злодея и забрал его сокровище, целый сундук драгоценных камней и бриллиантовую шкуру чудовища.

— Мамочка… Почему ты называешь змея злодеем и чудовищем? Он сидел в пещере, глотал черные камни, какал алмазами, как это у огнедышащих змеев в животе и устроено, и прокладывал новые ходы под горой. А тут влетает герой, вонзает острые когти, или что у него отросло, ему в сердце и кирдык змею? Что он ему сделал-то? Кто тут злодей вообще?

— Дорогая, я просила тебя следить за языком. Что это за выражения – кирдык, что отросло? Воспитанные девочки так не разговаривают.

— Но мама! Ты сама говорила, у всякой истории есть по меньшей мере две стороны, и учила меня смотреть с разных сторон. Я попыталась взглянуть на нее глазами змея.

— Умница. А теперь, пожалуйста, ложись в постель и укройся. Даже когда ты видишь другую сторону, сохраняй спокойствие и ясную речь. Так ведут себя воспитанные девочки. Ты поняла?

— Конечно, мамочка. Ты рассказываешь одну сторону истории, чтобы я увидела обратную. Рассказывай дальше.

— Дальше случилось так, что Гракулей обзавелся приятелями.

— Неужели? Я думала, герой не нуждается в друзьях и помощниках.

— А вот представь себе! В долгих странствиях и ему стало одиноко, и он подружился с Длинным, Широким и Разноцветным.

— Вот это имена!

— Да, там было на что посмотреть! Длинный был таким высоким, что чтобы плюнуть ему на макушку, нужно было залезать на стремянку. Широкий – таким толстым, что обнять его за талию мог только кнут, а Разноцветный ходил в радужных перьях, сверкавших до слез в глазах, плакал драгоценными камнями и слагал искусные песни.

— Потому что в его роду были змеи? Он потом сжег Гракулея, да?

— Не знаю. Может быть. В некоторых изложениях истории про Гракулея под конец жизни его пожирает огонь внутри и снаружи, но я рассказываю тебе другую легенду. В ней нет возмездия змея, что до огня – только мирное пиршественное пламя. Даже касается Разноцветного, некоторые говорят, именно он положил начало мифу о Гракулее, сочинив первые песни о подвигах героя, всех подвигах — тех, которые герой совершил до встречи с друзьями, и тех, которые они совершили вместе. Всемирно известный цикл, называемый «Семь подвигов Гракулея». Но я не стану излагать, как эти четверо встретились и подружились, это было занятное приключение, но не подходящее для слуха маленьких девочек. А вот когда они наконец встретились, именно Разноцветный придумал, куда им отправиться дальше, и на ходу принялся сочинять песни о их приключениях.

— Мама… – начала было девочка, кивнула и остановилась. – Все понятно, рассказывай, пожалуйста.

— Первым подвигом Гракулея стало похищение льва из Клеона или убийство быка из Куальнге, сходство топонимов привело к объединению деяний. Данный сюжет часто изображается на скалах и гобеленах, Гракулей здесь имеет вид маленькой девочки, гонящейся за котом или кроликом в паре шагом от разверстой бездны. Художники, вероятно, отсылают к альтернативной версии легенды, в которой Гракулей в погоне за ламмасу провалился в пропасть и странствовал по обратной стороне земли в течении семнадцати дней. Он вернулся с шелковой тканью, переливающейся как утренняя роса, которую и стал носить на плечах, выдавая за шкуру убитого зверя. Пока он странствовал, друзья дожидались его у входа в пучину, охотясь на кроликов, играя в го и распевая скорбные песни.

Следующим подвигом стало бритье гигантского дикобраза, зловонного чудовища, порожденного дикой чащей. Сначала Гракулей выдергивал у зверя по одной иголке, но чудовище воспротивилось противоестественной эпиляции и вонзило иглы во всех противников. По счастью, его удары пришлись в рефлекторные точки тел героев, и они ощутили ослабление мигрени, невралгии различной природы, периартрита, гастрита, дуоденита, дерматита, ринита, ларингита, цистита, а также восстановление менструального цикла. Воспрянувшие друзья с новым задором взялись за дикобраза. Они подожгли ветки близлежащих эвкалиптов, подобрались к зверю со всех сторон и, когда Гракулей выдергивал очередную иголку, прижигали раскаленными сучьями кожу на месте выдернутой иголки. Вернее, Широкий уселся чудовищу на голову, вдавив его в землю, только лапки в воздухе болтались. Длинный обвился вокруг, ухватив за задние лапы, а Радужный бегал с зажженными ветками и победными песнями. Когда большая часть иголок со спины зверя с мерзким запахом испарилась, чудовище, ставшее еще безобразнее, признало свое поражение, испустило омерзительный вопль и издохло на руках у героев. Отважные молодцы поужинали зажаренным дикобразом, пренебрегая информацией о яде, скрытом в его селезенке. Но победители решили, что должны съесть тело врага, селезенку и непременно гениталии. Наутро кожа Разноцветного пошла всеми цветами радуги, а его песни стали особенно вдохновенными. Стыдливость не позволяет мне открыть, какое воздействие оказал праздничный ужин на остальных участников пиршества. Но они были вынуждены задержаться на месте празднования еще на семь дней. Некоторые называют этот эпизод бодрствованием в пустыне, в частности потому, что подожженный героями лес к тому времени полностью выгорел и на его месте образовалась черная пустошь, усеянная телами бывших обитателей. Придя в себя, герои заново принялись объедаться. Они ели на завтрак зажаренные тушки тупорылых тушканчиков, на обед пировали запеченными в золе зайцами-летягами, перекусывали скелетами сизозубых сусликов и поздноужинали пудингом на поросячьем пуху, на черепашьем меху. Наконец компания почувствовала себя готовой к новым приключениям и отправилась дальше. Среди руин лернийской цивилизации герои обнаружили повозки из двух колес, соединенных цепью. Гракулей отряхнули их от золы и, взгромоздясь в седла, они помчались на север.

— Это где мы живем?

— Может быть, может быть, деточка.

— На двухколесных повозках они поехали? А шлемы у них были? С трубками на случай сезона гнездования, когда птицы нападают на тех, кто передвигается на двух колесах?

— У них не было ни шлемов, ни трубок. Неудивительно, что птицы напали на них. Какой крик стоял, сколько перьев летело! Ребята отбивались лапками и камнями, но у их противников крыльев и клювов было неисчислимое множество. Они пикировали героям на головы и клевали и щипали макушки. Клювы у них были медные, когти – бронзовые, а на концах крыльев заточенные железные перья.

— Это были ибисы! Страшнее ибиса птицы нет! Бедный Гракулей и его друзья! Они даже не знали, что ибисы ненавидят передвигающихся на двух колесах!

— Все закончилось благополучно. Для наших героев, я имею в виду. Они орали громче всех, громче стаи ибисов и присоединившихся к ним лорикитов, и разогнали их всех. Когда птицы улетели, герои полезли в гнезда посмотреть, чем там можно поживиться. Они собрали множество яиц, черных, коричневых и в крапинку. Был уже поздний вечер, и они решили оставить яйца на завтрак, пересчитать и поделить по-честному при свете дня. И улеглись спать под высоким деревом, с которого за ними наблюдал грустный варан. Но каждому из молодцев не спалось и хотелось полакомиться яйцами. Посреди ночи Длинный поднялся, в полной темноте пересчитал яйца и забрал свою долю – ровно четверть общего числа. Правда, одно яйцо осталось, и он бросил его варану. Тот проглотил яйцо, облизнувшись синим языком, и подобрался поближе к кладке. А Длинный ушел в лес есть свои яйца. Затем проснулся Широкий, поднялся, в полной темноте пересчитал, сколько осталось. Но он не знал, что Длинный уже приходил, и забрал свою долю – тоже ровно четверть. Снова осталось одно яйцо, и он бросил его варану. Варан проглотил яйцо, только скорлупу выплюнул, и спустился еще ближе. Когда Широкий ушел, зашевелился Разноцветный. Он пересчитал яйца и забрал свою долю – ровно четверть от того, что лежало на поляне. И снова осталось одно яйцо, и Разноцветный бросил его варану. Ох, как широко облизнулся варан! Какой синий был у него язык! Он спустился так близко, что мог бы дотянуться до яиц языком, но не делал этого. Вараны – чрезвычайно вежливые и скромные существа, и предпочитают, когда пища сама падает к ним в пасть. Наконец проснулся Гракулей. Небо серело над верхушками деревьев, когда он пересчитал яйца и отобрал ровно четверть, которая ему полагалась. И у него тоже осталось одно яйцо. Он положил его в пасть варана, прикорнувшего у бока героя. Варан широко ухмыльнулся, дыша герою в лицо, и Гракулей треснул его по голове и вбил по грудь в землю. Силен был герой Гракулей! Затем он стрескал свою, как он полагал, долю яиц и заново завалился спать, не заметив отсутствия друзей.  

Наступило утро. Солнце заиграло в кружеве листьев, птицы возвратились в пустые гнезда. Вернувшиеся из кустов герои проснулись и, сделав вид, что никто не вставал ночью, разве что по нужде, принялись делить яйца. Они честно разложили оставшуюся кучу на четыре равные части, и у них опять осталось одно лишнее яйцо. Они кинули его в кусты, полагая, что варан уполз туда. Возможно, так оно и было, ведь никто из них не заметил распростертого тела в земле перед яйцами. Во всяком случае, ни в одной песне о нем больше не упоминается. Конечно, никто из наших героев ни в чем не признался, только Длинный вытянулся еще на полметра в длину и будто бы переламывался пополам, Широкий разжирел так, что едва не лопался, а Разноцветный лоснился в утренних лучах.

— Мамочка, но если они так и не узнали, что проделал каждый, откуда мы знаем об этом?

— Вероятно, рассказал варан из кустов. Нам придется опираться на его слова, дорогуша, если мы хотим подсчитать общее количество яиц, добытых героями в гнездах, и сколько досталось каждому.

— А мы хотим это узнать?

Мама погрозила ей пальчиком, и девочка погрузилась в вычисления. Она морщила лоб, дергала себя за челку и шевелила губами, складывая и умножая в уме. Наконец ее лоб разгладился, глаза закрылись и дыхание выровнялось.

Мама осторожно приподнялась.

— А! – встрепенулась девочка. – Так нечестно! Ты специально задаешь такие вопросы, чтобы я запуталась и заснула! Я уже почти сосчитала – пять выражений для шести неизвестных, требуется найти наименьшее возможное, там такие большие числа получаются, мамочка, они легкие, но тяжелые, я не могу удержать их в голове. Я их привожу, привожу…

— Восемьдесят одно исходное количество соответствует тысяче двадцати четырем количествам последней доли и семьсот восемьдесят одному. Однако если ты заметишь, что всего происходило пять делений на четыре кучки, ты поймешь, что возможные исходные количества чередуются через это число. Но есть одно нетривиальное решение, которое ты можешь найти, ничего не перемножая…

— Не могу! Я не могу! Не буду я их складывать! Ааа!..

Девочка была так далека от тихого отдыха, как только можно себе представить. Но если вы полагаете, мама сказала ей ответ или разрешила не решать задачу, значит, вы не знаете эту мудрую женщину, гения педагогики. Она только погладила девочку по волосам.

— У задачи есть красивое и нетривиальное решение. Можешь не отвечать прямо сейчас. Но за завтрашним завтраком или хотя бы за послезавтрашним послезавтраком я жду от тебя верный и красивый ответ. На бодрую голову у тебя получится. А сейчас последуем дальше за нашими героями. Они все странствовали по свету и встречали самых разных существ – шакала, пчелу, муравья, черепаху, верблюда, удода и петуха, голубя и куропатку, ласточку и соловья. И каждый из них кланялся Гракулею и признавал его красоту, силу и величие. Встреча с каждым оказывалась удивительным и незабываемым событием, напрочь стершимся из повествований о деяниях героя, или же они обрастали такими невероятными подробностями, что лучше бы вовсе не слышать их. Что известно наверняка, по дороге товарищи Гракулея покинули его. Длинный остался в стране муравьедов, Широкий – в стране овцебыков, а Разноцветный – в стране летучих лисиц. Гракулей последовал дальше в одиночку и в одиночку побивал непокорных бебриков, тугриков и фригиков, топил баржи, варил вожжи, сажал сажу, курил кожу, рубил рожу, ловил лажу.

Еще много подвигов ожидало героя, но на свою беду встретил он красавицу Луси-с-зайцами-в-небесах.

— И полюбил ее!

— Разумеется, и полюбил ее. Лусисзвна, как ее для краткости звали близкие, тоже полюбила героя, но ее племя сочло Гракулея неподходящей для нее парой, недостойной своей повелительницы. И в самом деле, несмотря на все подвиги, происхождения наш герой был низкого, много ниже Лусисзвны по эволюционной лестнице. Ну, или в племени Лусисзвны так считали. Но нужно сказать, у племени был чрезвычайно любопытный обычай: если ничтожное существо соблазняло высокородную девушку, ей предлагалось выбирать из кинжала и прялки. Если она выбирала кинжал, ее возлюбленного закалывали, смывая мезальянс кровью. Если же дева выбирала веретено, племя играло свадьбу, пило, ело, веселилось и поздравляло влюбленных. А наутро старейшины входили к ним в спальню, заковывали или связывали обоих и вели на ярмарку, где и продавали тому, кто больше заплатит. Здравый и справедливый обычай, на мой взгляд. Если женщина выбирает ничтожного раба, она соглашается разделить его долю.

Когда заключенному в темницу Гракулею рассказали об этом обычае, он воспрянул духом и посреди ночи затянул песню, такую прекрасную, что соловей слетел на его решетку и защебетал вместе с ним. Стражник, охранявший героя, говорил потом, что в жизни не слышал такой чудесной мелодии. Он пытался напеть простой и нежный мотив, но только заливался слезами и оставлял эту затею.

А Лусисзвна, когда судья зачитал постановление об обращении к древнему обычаю, Лусисзвна налила горячую ванну с благовониями и улеглась на камнях, вдыхая ароматы, наслаждаясь фруктами и внимая звукам с площади, где уже сколачивали плаху, виселицу и эшафот. По обычаям страны рипуаров, а именно к ним принадлежала красавица, к преступникам применяли только самые просвещенные методы умерщвления, правда, иной раз последовательно, одно за другим.

На рассвете Гракулея вывели на площадь. Вокруг собиралась толпа, желающая насладиться казнью или полакомиться на свадебном пиру. Им пришлось ждать несколько часов, пока не собрался двор и суд, и пока не появилась отдохнувшая и посвежевшая Лусисзвна. При виде ее все ахнули и склонили головы. Любовь чудотворная, прошелестело над плитами. Любовь возвышает, любовь украшает, любовь растворяет, любовь удобряет, любовь, любовь, любовь… В простом платье, без бус и колец, с распущенными золотыми волосами и босыми ногами, Лусисзвна была прекраснее всех на площади и во всей стране. Они встретилась взглядами с Гракулеем, и тот лишился чувств от восхищения. Что пошло ему только на пользу, ибо когда Лусисзвна выбрала кинжал – а ты ведь не сомневалась, милая, что она выберет кинжал? – героя декапировали еще до того, как он пришел в сознание, быстро и безболезненно, практически под анестезией. И он упал и не бегал безголовым по двору, как они имеют обыкновение. Терпеть не могу, когда они носятся, роняя перья и брызгая кровью во все стороны! Так получилось гораздо гигиеничнее. А уж какое прекрасное рагу приготовили из этого жирного индюка – племя ело его неделю! Придворный соловей сложил новую песню и пел ее каждый вечер, пока шло пиршество. В песне рассказывалось о высокой любви, и о множестве подвигах, и о красочном оперенье и великой силе индюка Гракулея. И, разумеется, о вкусе жаркого из его крыльев и рагу из мощных лап. Что до длинных когтей, от них повару удалось избавиться.

Женщина нагнулась над кроватью.

— А, ты уже заснула, кисонька? Спи, спи, моя девочка. Спокойной ночи.

Она пригладила золотые волосы дочери, поцеловала ее нежно и вышла из комнаты.

Девочка перевернулась на другой бок, выпростав ножку из-под одеяла, улыбаясь во сне. Маленький зверек запрыгнул к ней под бок, свернулся клубком и сладко засопел.

Мама обернулась на дочь еще раз и прикрыла дверь. Выйдя снаружи, она взглянула наверх и плеснула еще капель на сверкающую дорогу над коржом луны. Пусть сияют ярко в эту мирную ночь, когда по земле не бродит ни один герой.