Выпуск №20
Автор: Лена Захарова
Рецензия на книгу:
Евгения Риц. Она днём спит.
М.: Русский Гулливер, 2020. 120 с.
Евгения Риц — нижегородская поэтесса. Гармонично существуя в нижегородском поэтическая контексте, всегда стояла «за» «Нижегородской волной», при этом никогда не позиционируя себя «над», скрываясь в «полутонах». Это существование «за» относится не только к поэтическому пространству, но и пространственно-временным координатам в целом. Этот подход, или скорее выход, сближает поэзию Риц с такими поэтами, как Марианна Гейде, Иван Жданов, Александр Уланов, основная цель поэтики которых как раз и состояла в трансгрессии и высвобождении из границ пространства через слово, за которым должен был следовать побег за границы слова в тишину пространства.
В частности, Александр Уланов определяет поэтику Риц как «желание спрятаться в простое стихотворение, в фольклор, в физиологию, в несуществование»1. Уланов говорит также об «опыте освобождения», которое возможно только через слушание и молчание, через «научение шепоту и песку»2. Об этом растворении говорит и Марианна Гейде. Так, для Риц «дышать» оказывается неизмеримо важнее, чем «говорить». Гейде видит задачу Риц в том, чтобы «перевести режим речи в режим дыхания, установить непрочный нейтралитет с врагом/языком, заставить город воспарить над водами»3. Таким образом, сама речь становится формой, чтобы выйти за категорию смысла, в первоначальное «засмысловое» пространство.
«Она днем спит» — третья книга Евгении Риц, вышедшая через тринадцать лет после первых двух книг «Возвращаясь к легкости» и «Город большой голова болит», которые разделяло всего два года. При этом первые две книги имеют очень много сходных черт как с точки зрения просодии, так и с точки зрения затрагиваемых тем. В то время как в новой книге мы видим развитие как самого субъекта, так и тем, которые он затрагивает.
Поэтика Риц — это всегда метафизическая и метасловесная трансформация внешнего мира через внутреннюю оптику, в результате чего говорящий становится элементом внешнего немого мира, а внешний мир обретает голос через говорящего. Но если первые книги Риц — это осторожный выход из мира внутреннего в мир внешний, попытка вписать себя вовне. Такая попытка чаще всего оказывается неудачной и субъект ищет, но не может понять, где он, как сущность, начинается и где заканчивается. Поэтому речь ведется преимущественно либо от первого, либо от условного третьего лица, которое со стороны пытается осознать свой внешний и внутренний опыт.
Она бы хотела позвать, проститься,
Но голоса не хватало и на пол-октавы,
И она не спрашивала: «Где Вы? Куда Вы?».
Её тело в коричневой школьной форме
Ещё не имело форм и вообще не имело формы4.
Это повествование от условного третьего лица продолжается и третьей книге. Под «повествованием» здесь следует понимать не только описание последовательности действий конкретного лица, а исследование мира речью в реальном времени, где каждое следующее слово как для автора, так и для читателя есть шаг в следующий и неизведанный миг. В результате мы становимся свидетелями рассказа не о конкретной сущности, а о бытии в целом. И такая неизвестность каждого следующего момента делает бытующего в нем беззащитным.
Она выходит на улицу, как на панель.
Собственно говоря,
Это и есть панель.
Под фонарём свет фонаря
Качается, точно цель.
Точно мель,
Так что не сдвинуться, не сойти,
Судорога сковала оба твоих плеча.
Это не якорь, не суетись,
Не отвечай.
Но при этом в третьей книге добавляется и движение в противоположном направлении. Происходит попытка впустить в себя мир внешний. Формально это достигается благодаря трансформации субъекта, который проходит путь от «я» к «мы» (ты и я), от «мы» (ты и я) к «мы» (я и вы). Далее происходит отказ от «мы» и слиянию с «ты и вы». Последний переход — это переход к третьему лицу, в частности к «он, они», где первоначальное «я» сливается с заявленными со всем окружающим, третьим вокруг. Однако смена субъекта не влечет за собой принципиально смену оптики или изменение структуры высказывания, что фактически расширяет говорящего в пространство единой речи.
Если рассматривать эволюцию поэтического слова, то в сказаниях и фольклорных текстах мы видим, что человек вначале стремился описать происходящее снаружи от лица «мы» и только потом пришел к выделению себя и рассказу в первом лице5. Эволюция поэтики Риц шла в противоположном направлении. Однако структура третьей книги отражает попытку «вернуть естественный ход истории». Возможно, поэтому в первой части книги представлены тексты преимущественно описательные и повествовательные, которые хронологически, однако, были написаны позже. Здесь же мы видим активное обращение к русским напевным интонациям, классическим размерам и формам повествования.
Здесь железная дорога превратилась в ртутяную,
Рдяный поезд-огонёк улетает в хлябь земную,
И поют его вагоны, бьют друг друга по бокам,
Город через запятую
Прибирает их вокзальным
Звоном к стянутым рукам.
Повествование ведется из настоящего времени, но прямое обращение к культурной памяти через форму позволяет связать описанное в пространство и время вне пространства и времени, подтверждая, таким образом, идею о повторяемости сюжетов и форм и их вытекающем равенстве. Такая метафизика повторения свойственна поэтике Жданова, Еремина, Уланова, которые также активно связывают культурную память, хранящуюся в смысле слова, и память пространственную, спрятанную в образе.
На поперечье тропы?
Мелкой русалкой слюней и огня,
Дымной дриадой трубы
Девка наружу смолит из окна
Вид на судьбу и снопы.
Всё, что ни скажет она про себя,
Сразу получится вслух.
Видно, как там, в глубине, пикселят
Пашет прозрачный пастух.
Таким образом, одна из главных отличительных черт новой книги для поэтики Риц — введение повествователя, который рассказывая о любом событии, с одной стороны, вписывает его в более крупное — общее историческое бытие, а с другой, делает его частью бытия частного — то есть бытия самого рассказчика. В первых двух книгах мы видели, что внешний мир вырывает субъект из мира внешнего, а теперь субъект сам выходит наружу, чтобы узнать и понять мир.
И я, послушный очевидец,
Старинной речи не своей,
Его гляжу, но не увидев,
Кладу затем в альбом теней
Второй корпус текстов — тексты-обращения к «ты» и «вы». Именно диалог становится первым шагом для соединения мира наблюдаемого и наблюдающего. Обращение при этом происходит как к конкретным персонажам, так и потенциальному обобщенному собеседнику, к которому, по умолчанию, относится и сам говорящий.
Чего ты боишься, дитя, дитя?
Эхо по перелескам, по долинам твоих долин.
Это золотой октябрь
Заговорил.
Следующим появляется «я». Этот «я-субъект», с одной стороны, тот же субъект из первых сборников, соединяющий в своем голосе мир видимый и мир видящий. Именно с этого взгляда через внутреннее начиналась поэзия Риц, но в последней книге мы видим, как более глубокое осознание себя становится возможно только после проработки и проживания опыта исторического и опыта себя через другого и другое. Каждая деталь мира внешнего, как живого, так и неживого, наполняет субъекта новым переживанием и не просто встраивается в него как недостающая деталь пазла, а трансформирует весь его предыдущий опыт. И с другой стороны, само воспринимаемое приобретает новое бытие через воспринимаюшее в том новом качестве, которого не было и не могло быть до.
А я такого маленького размера,
Меня не больше, чем пальцев одной руки,
Этой мелочи хватит для сдачи или размена,
Но голос, запахи, позвонки —
Посчитай их все до седьмого пота,
До не бывшего, то есть восьмого, дня,
И как снег на Якова, как ягода на болото,
И так далее не видна,
Как сбиваясь со счёта в грудной каморке,
Как сама грудная, а ведь в чём-то даже и не жива,
Изнутри, как катышки, жёваные комочки,
Забывается в новые существа.
Существуют эти говорящие в мире объективной-предметной и субъективной-запредметной реальности, между которыми постоянно совершаются переходы. Мир объективной реальности представлен у Риц максимально конкретными деталями (фирменные названия, личные имена), которые всегда довольно точно указывают на пространство и историческое время. И только благодаря максимально точной, конкретной детали, как по мостику становится возможным переход в мир «за».
Кадр застыл в его совершенном виде.
Ты неожиданно понимаешь, что и это всё наяву.
Каждый из этих переходов возвращается в точку отсчета и замыкает цикл. Сам переход у Риц построен по принципу: тезис — реальность, антитезис — зареальность. Синтез же их напрямую не проговаривается, а формируется как результат для говорящего и читающего. Этот мир становится концентрацией времени бывшего и будущего в бытие одной вещи и одной детали. При этом поэзия Риц — не просто абстрактная констатация этого положения. Это реальный момент трансформации, который возможен только при наличии переживания себя и в языке, и в форме. Без языка — такой переход остается личным опытом каждого, без переживания — пустой оболочкой.
Кто мой любимый? Никто, никто.
Мой любимый песок и порох, и прочее нет суда.
Над восточными городами восходит то,
Что само по сути восточные города.
Потому что когда поднимаешься над землёй
По старинной башне, и круглые купола,
Только это и будешь вспоминать зимой,
А до этого как жила.
Мы, наверное, тоже бы здесь могли
Постепенно, как восточные города.
Ты выходишь за край пространства, как будто за край земли,
Потому что пространство — это и запахи, и вода.
Так же как с говорящими и пространством, Риц особым образом работает со временем. Начиная себя от определенной точки (настоящей, бывшей или будущей), она уходит за понятие времени, путешествуя изнутри наружу и наоборот.
На табло супермаркета минус один,
Это медленно входит зима.
Свет уходит, и вот уже минус один
День из жизни. Стоят золотые дома.
У дверей супермаркета нежный бульдог.
Помнишь, клеили окна из жёлтой фольги?
А охранник колотит сапог о сапог,
Точно в мире одни сапоги.
С другой стороны, в первых книгах и точкой отсчета было внутреннее переживание, а детали внешнего — способом его выражения. В новой книге мы все чаще встречаем обратное движение. Импульс — увиденное снаружи — проникает в субъекта и становится источником внутреннего опыта. При этом если время изнутри-наружу берет точкой отчета настоящее, то в текстах наблюдения — наблюдаемое может уходить за вещественно осязаемое время и пространство.
Не мираж, но пламя. Не моряк, но жнец —
Это так и будет — стога, стога.
Капля точит камень еще нежней,
Чем текущий год — старика.
Таким образом, заявленной формой новой книги становится обратное путешествие от повествования о мире к повествованию о себе в мире, как пути отделения себя с целью нового слияния с той реальностью, которая вначале казалось враждебной, но на самом деле, всегда готова тебя принять.
Меня качает во сне
Один автобус ночной,
Полный в чужой стране
Моей страной.
Так от земли
К земле,
Так от руки к руке
Смерть говорит: «Замри
С жизнью накоротке».
Структуралистская лингвистическая школа определяет текст как знаковую систему, которая является выражением реальности6. Но здесь действует и обратный механизм: трансформацией языка трансформируется и восприятие мира, а значит и он сам. Так, Евгения Риц отталкиваясь от самой простой, будничной, реальной реальности, в существовании которой не может быть сомнений, осуществляет переход за границу восприятия, и по возвращении та точка отсчета уже не может и не будет восприниматься как раньше.
В каждом пальце таится своя душа,
В каждом дереве — образ стола или стула.
Жизнь такая как до тебя дошла,
По дороге не скорчилась, не уснула?
Снег, песок, ракушечник. Между холодом и жарой,
Меж пылающим лбом и стынущими ногами
Раскрывается суть земли, голая, как король,
И нагая.
Легконогие страны, желтоглазые племена
Накрывают ночь с головой и телом,
Её старый свет уходит под парусами.
Каждый месяц проходит под небесами,
Становясь понемногу целым.
И эта поэзия, выходя за пределы пространства, времени и слова, открывает убежище в самом своем существовании, когда кажется, уже некуда бежать.
_________________________________________________________
1 Уланов А. Восемь шагов за горизонт. О книжной серии «Сопромат» (http://www.litkarta.ru/dossier/vosem-shagov-za-gorizont/dossier_547/)
2 Там же.
3 Гейде М. О второй книге Евгении Риц // Text Only. 2008. № 1 (25) (http://textonly.ru/case/?issue=25&article=26900)
4 Риц Е. Город большой. Голова болит: Вторая книга стихов. М.: АРГО-РИСК; Книжное обозрение, 2007. С. 16.
5 Пропп В. Я. Фольклор и действительность. Избранные статьи. // М.: 1976. 328 с.
6 Фефилов, А. И. Феномен языка в философии и лингвистике : учебное пособие / А. И. Фефилов. – Москва : ФЛИНТА, 2014. – 188 с. : ил.