Проза

 

Ксения Букша. Но человека человек

Довоенная книга, в которой чувствуется дыхание войны. Букша исследует феномен домашнего насилия, делает это демонстративно публицистично и, конечно, заостряет, но получается что-то вроде начитавшегося новостных лент Достоевского.  Много психологии, много саспенса.

 

Оксана Васякина. Роза

Окончание автофикшен-трилогии про смерть, болезнь, телесность, российскую провинцию, идентичность и поиски языка самоописания. Мир Оксаны Васякиной катастрофичен изначально. Опыты автодокументального письма превращаются здесь в своего рода экстремальные сеансы проговаривания боли в кабинете психотерапевта. Но при этом каждое слово литературно, каждое работает на общее целое.

Кстати, очистив «Розу» от лесбийской линии (имеющей ключевую роль в «Ране» и «Степи») и, думается, отдав тем самым дань цензуре, Оксана Васякина все же не отказывается от некоторого личностного разговора о войне. «Мне снится война. Сегодня я всю ночь разгружала черные пакеты с трупами мужчин. Пакеты были сложены в серый контейнер, отцепленный от фуры, и когда я заглянула в него, то увидела босую окоченевшую ступню сквозь прореху».

 

Мария Галина. Возле войны

Литературно обработанные дневниковые записи за год (с февраля 2022 по февраль 2023), отформатированные в череду наблюдений за тем, как трансформируется Одесса во время войны. Из южного расслабленного города у моря она превращается в город военно-морской. Меняется быт, меняются люди, разговоры на улице ‒ примерно все. А на дома летят ракеты и шахеды.

Это мощная премиальная книга, была бы только премия вне РФ.

 

Линор Горалик. Бобо

Если бы меня спросили, о чем этот роман? Я бы ответила: о душе. Слон, который подарили царю, много месяцев идет из Керчи в Оренбург и не только узнает новую родину (как известно, родину слонов), но и обретает душу.

Что самое удивительное в романе? То, что он первым зафиксировал Россию в состоянии нынешней войны: со всеми ее иллюзиями и страхами, абсурдом и социотипами.

Что поражает? Банальность зла смерть царя. «Был удар тела о бетонный пол — глухой, сильный удар, — и тихий треск, и, когда я посмотрел на него, спина его была скрючена, руки распахнуты, а голова на искривленной шее смотрела назад, и было понятно, что все. Все».

Чем порадовал? Слон с душой, да матерящиеся сойки с собаками, да кони-гопники просто прекрасны.

 

Андрей Иванов. Под ласковой звездой

А вот здесь внимание: русскоязычный эстонский писатель, который сначала ушел из РЕШ, потом совсем ушел из России, вернулся к выпуску малотиражных книг в Эстонии и ничуть об этом не жалеет. Писатель с огромным багажом книг и рукописей, становящий с возрастом все менее космополитично-европейским, более привязанным к месту обитания, врастающим в эстонскость и как бы покрывающимся слоями сплошь автофикциональных образов и сюжетов, но изобретающий не столько себя, сколько пространства. Такой Пруст, тяготеющий к  Джойсу.

 

Елена Костюченко. Моя ******* страна

Одна из самых ярких книг, вышедших вне России в среде российской эмиграции. Костюченко известна как журналистка «Новой газеты», берущаяся за болевые темы, и вопреки боли и тлену страстно любящая страну, которую у нее отняли. Книга и состоит из перепечатанных статей, репортажей, пугающе ярких, зияюще катастрофичных, узнаваемо российских. Скрепляет их автофикциональная рамка, потому что про восприятие времени и войну побывавшая в 2022 году Украине авторка молчать не может.

 

Андрей Краснящих. Бог +/‒

Книга, которую предпочли не увидеть российские книжные обозреватели, а зря. Вышедшая в эмигрантском издательстве и представляющая дневник русскоязычного писателя и преподавателя Харьковского университета, охватывающий первые месяцы войны: бомбежки Харькова, поспешную эвакуацию в Полтаву, новую жизнь на новом месте. Наблюдение за происходящим и его фиксация сопровождаются кардинальным пересмотром идентичности и, как следствие, обращением к украинскому языку. Страшный документ страшного времени. Автофикшен.

 

Екатерина Манойло. Отец смотрит на Запад

Еще одна книга о семье, семейном насилии, попытке освободиться от гнета патриархата. Ну и ‒ жестко и динамично ‒ о природе человека, человеческой нечистоплотности и о возмездии. При этом удивительно недеколониально: бывшая провинция империи страшна, депрессивна и совсем не про культуру (Манойло пишет про Казахстан, как некогда Бунин писал про русскую деревню, а Сенчин ‒ про сибирскую). Для молодой писательницы невероятная книга.

 

Евгения Некрасова. Золотинка

Евгения Некрасова ‒ не просто прозаесса из блистательной когорты тридцатилетних, но и фигура, имеющая символическое значение, и главным образом за счет глубинного трикстерства и осознанного медиаторства, позволяющих сводить воедино то, что не очень поддается сведению: архаическое сознание и новую этику, фольклор и этнографию московского хипстерства, хоррор и жгучую социальность, внимание к быту российской провинции и любовь к британской литературе, феминизм и социальность etc. В сказке с элементами боди-хоррора «Складки» героиня прячет возлюбленного от мобилизации в складках своего каскадного тела, в «Социалке-Лешихе» защищает лес от вырубки под строительство ЖК, а в «Золотинке» вернувшаяся с войны, но похороненная по ошибке в миру героиня пытается спасти себя и своего ребенка от забвения, ибо истинная участь героя ‒ забвение его человеческих качеств и человеческой жизни.

 

 

Поэзия

 

Станислав Бельский. Тексты из школьного подвала

В прошлом году вышли две книги Бельского, живущего в Киеве и Днепре, на русском языке. Вторая ‒ созданная с привлечением нейросетей «Дружеские беседы с роботами» с послесловием Евгении Сусловой.

 

Анна Гальберштадт. Психея с крылышками под чесночным соусом

Предпоследняя книга серии «InВерсия», объявившей о приостановке работы в 2023 году. Я бы назвала это феминистским эпосом.

 

Алла Гутникова. рыбка по имени ривка

Автофикциональное, предельно фрагментированное письмо.  Меланхолия и еврейские культурные коды.

 

Екатерина Деришева. Топология соцветия

Киевская книга харьковской поэтессы, вынужденно живущей сейчас не в Украине, осмысляющая в том числе опыт войны.

В 2023 году еще один сборник Деришевой «инсталяции не будет» увидел свет в Казахстане. О нем я писала в своем тг-канале: «Книга напоминает о том, о чем мы успели забыть во время войны, предельно обнажающей вещи и смыслы, — о поэзии, которая преображает объекты и структуры в живую ткань, движимую аффектами. То есть перед нами безусловно аффективное письмо на том месте, где аффектов не предполагается по определению, есть лишь дефрагментированные слепки предметности, обрывки речи, машинное скрипторство и проч. и проч.»

 

Екатерина Захаркив. Версии/волны

Написанное за много лет, Екатерина Захаркив as is. Интроспекция, меланхолия и совершенно прекрасная ассоциативная образность.

 

Елена Костылева. Cosmopolitan

И снова написанное за много лет, но обозначающее многолетнюю эволюцию поэтессы. Писала о книге в прошлом выпуске «Артикуляции».

 

Елена Михайлик. Не с той стороны земли

Михайлик рифмующая, постакмеистическая, мыслящая книгами (поэтическая книга как роман, даже с элементами авантюрного, этакий Жюль Верн) и литературными аналогиями.

 

Варвара Недеогло. Русские девочки кончают свободной землей

Про тексты Варвары столько сломано копий, что мне добавить нечего. Самая резонансная поэтическая книга прошлого года.