Выпуск №4

Автор: Афина Фаррукзад

 
КТО ПРИЗЫВАЕТ НАС

I.

Кто говорит что мы и вправду ждём
чтобы все даты от которых не трепещет дух
были выброшены на свалку истории
и заменены новыми нашими
а не теми что мы без разбора
унаследовали от наших предков-юродивых

От тебя ли я это слышу
ты ли наследник этого ожидания
ты ли сидишь сжавшись в комок у перекрёстка
глядя как гора мусора перерастает
в памятник упущенным возможностям
для человечества которое не плачет
хотя ангел истории пятится назад в будущее
со своими обломанными крыльями
когда шторм пронёсся
оставив одни руины

Кто скажет так стуча головой
о стену своей тюремной камеры
когда блокноты больше не помогают
лечить головную боль

II.

Кто говорит что мы не боимся руин
что мы вечно жили в трущобах в землянках
и если они взорвут мир превратив его в руины
то пока они не уйдут со сцены истории
стоит ли нам строителям дворцов и городов
возвести на их месте новые лучшие

Ты ли это сказал
тебе и правда не страшно
не бдишь ли ты в ночи в раздумьях
чей черёд быть погребённым руинами
твой или твоего соседа
или ребёнка которого ты втайне носишь
или мечты которую ты засыпал землёй
тщательно отметив место на случай
если этот трагический фарс
и вправду закончится

Кто скажет так и упадёт на землю
с пронзённым пулей навылет сердцем
где пребывает новый мир
и ждёт руин

 
МЫ БЫЛИ ПОЖАРОМ

I.

Мы были ровесниками.
Мы слишком рано познали бессмысленную смерть.
Мы покрывали землю розами и мягкими игрушками.
Вырывали страницы из наших учебников чтоб написать некрологи.
Если лучшие друзья не перезванивали мы их отпевали.

Если после каникул одноклассники нас не ждали мы на фасадах рисовали граффити с их лицами
Мы были соседскими детьми, кузе/и/нами, товарищами по команде, мы были пожаром.
Мы не знали сколько имён могут остаться без тел в одном доме.

II.

Мы были взрослыми.
Мы слишком поздно поняли что смерть не открывает никаких вольниц.
Мы переплывали моря скрючившись в трюмах.
Только чтобы потерять своих первородных из-за мальчишеских бравад.
Если дочери не возвращались домой наши лица менялись.
Если сыновья не просыпались в своих постелях мы снова паковали вещи.
Мы были дядьями, отчимами, матерями отцов, мы были пожаром.
Мы не знали сколько домов могут потерять своих детей за одну ночь.

III.

Мы были теми кто выжил.
Со временем мы поняли есть тела которые всегда свидетельствуют о смерти которой они избежали.
Мы разбивали окна и прыгали на асфальт.
Мы проводили недели среди трубок в реанимации.
Если не было врагов которых мы могли ненавидеть мы становились героями.
Если не оставалось друзей ждавших нас с той стороны мы снова прыгали в пламя.
Мы были пожарниками, медсёстрами, имамами, мы были пожаром.
Мы не знали сколько ночей могут потерять свет на одном дворе.

IV.

Мы были теми кто не выжил.
Мы в то же время поняли что смерть единственный аварийный выход.
Мы покупали новые туфли и толстовки для вечеринки.
Держали за руки возлюбленных задыхаясь от угарного газа.
Если не оставалось никакой надежды мы селились на деревьях.
Если скорбные обряды уже не могли разбудить нас мы ложились туманом над городом.
Мы были зубрилами, шутами, примадоннами, мы были пожаром.
Мы не знали сколько дворов могло потерять детей с одинаковыми именами.

 
ПИСЬМА ВОИТЕЛЬНИЦЕ
(Монолог для Радио-театра)

Моё дитя, толкающаяся во мне воительница, маленькая жизнь в моем животе.
Через пару месяцев ты, наконец, войдёшь в мир.
Начнись сейчас схватки, тебя уже можно спасти.
Чувствую, как внутри расходятся твои движения.
Волной накатывающей и также быстро стихающей.
Рыбьим плавником, внезапно взрезающим тихую воду.

У кровати я поставила твой снимок.
Последнее, что вижу закрывая глаза, как ты свернулась внутри меня полумесяцем.
Первое, что вижу, открывая глаза, твой чёрно-белый силуэт.
С других континентов почта несёт тебе посылки.
Ах неужели кого-то можно так любить ещё до рождения.
Ах неужели кто-то может так изменить меня ещё до своего начала.
Ах неужели кто-то может занять такое место ещё до своего вторженья в мир.

Я не знаю, как ты будешь выглядеть.
Я не знаю, какими муками введу тебя в мир.
Я не знаю, кем ты станешь, и кем ты сделаешь меня.
Я не знаю, какими станут наши общие дни.
Я не знаю, когда наши ночи сведут меня с ума.

Вот бы знать, родишься ли ты с волосами на голове.
Вот бы знать, станет ли меня беспокоить ритм твоего сердца.
Вот бы знать, чем ты начнёшь свою жизнь тишиной или криком.
Вот бы знать, обовьёт ли пуповина твоё тело как знак.
Вот бы знать, разглядишь ли ты меня сразу насквозь.
Вот бы знать, изменю ли я мнение о матерях, став одной из них.

Мне нечего тебе оставить в наследство.
Ни фарфора, ни картин, ни кружевных скатертей, ни украшений.
Мне нечего передать из рода в род.
Ведь твои семьи всё оставили позади.
Пустились в путь ничего с собой не взяв.
Ни один из твоих родителей не вырос там же, где его родители.
Нам дальше ничего не передать, ведь нам самим ничего не передали.
Ничего кроме рассказов о смелости рук.

У нас есть рассказы о борьбе, которая была до тебя.
У нас есть рассказы о сражениях, позволивших нам выжить.
Чтобы однажды мы смогли дать жизнь тебе.
У нас есть рассказы о том, откуда мы пришли.
У нас есть рассказы о полях сражений, которыми мы шли сюда.
На место, которое скоро будет твоим.

*

Мы с твоим папой отправились на родину твоей бабушки.
Мы пошли с ним в парк, где перечислены имена мертвых.
Их было тридцать тысяч.
Рядами в алфавитном порядке.
Когда одна фамилия повторялась много раз я понимала.
Что в семье убили всех братьев и сестёр.
Я держала твоего папу за руку, а он бросал розы в реку.
В парке я кое-что поняла в стихах твоей тёти.
Когда она пишет, что имена мертвых носят как талисманы — это не метафора.
Твоя бабушка показала нам имена в парке.
В честь всех своих умерших она назвала детей.
Она давала им имена своих товарищей и давних любовей.
Она давала им имена мёртвых, ведь что-то уже потеряно.
Чтобы смерть во всей своей бессмысленности по крайней мере служила бы защитой.
Твой папа сказал, его прах надо будет однажды развеять в этом парке.
Воссоединить со всеми мёртвыми.
Чтобы его смерть была связана с их смертью.
Чтобы он принадлежал тому месту, откуда их заставили уйти.
Когда я увидела, как твой отец плачет в парке, я поверила в возможность твоего появления.

Ведь любви, не вмещавшей такую печаль, не стать источником жизни.
Ведь в желании, не испытавшем губительной силы истории, нельзя обитать.
Ведь будущему, не преодолевшему такое поражением, я не могу верить.

Вот бы знать, станешь ли ты первой, кто остался.
Закончишь ли свою жизнь там же, где начала.
Сможешь ли назвать какое-то место домом, не дожив до его разорения.
Похоронишь ли нас там, куда сможешь вернуться.
Или тебе придётся прощаться наскоро, но выйдет — навеки.
Будешь ли ты стоять и ждать у тюремных ворот.
Будет ли кто стоять и ждать тебя.
Будет ли кто искать твоё имя в списках умерших.
Окупятся ли хотя бы все страдания вновь обретённой свободой.

Моё дитя, толкающаяся во мне воительница, маленькая жизнь в моём животе.
Я научу тебя языку мёртвых, чтобы ты не забыла, почему они исчезли.
Я буду петь тебе колыбельные, которые сама едва знаю.
Если ты не поймёшь лозунгов своей бабушки, значит она боролась напрасно.
Если ты не узнаешь песен своих тётей, их борьба закончится на тебе.

Я боюсь, на тебе может что-то закончиться.
Если закончится, я не знаю, как мы узнаем себя друг в друге.
Я надеюсь, на тебе что-то закончится.
Если не закончится, не знаю как долго оно будет длиться.

*

Есть так много способов быть уничтоженным.
Один из них — умереть от пуль и ударов хлыста.
А если так не убили, есть другой способ — загубить себя.
Как твой дядя, который вопреки всему выскользнул из лап преследователей.
Который вырвался и рассказал, как пути бегства могут стать тупиками.
Который рассказывал, кто на ком женился и кто кому изменял.
Который говорил мне, куда ставить ноги, чтобы не соскользнуть с горы.
Он выпил на одну таблетку больше и не проснулся.
А я-то, обещавшая ему, что мы однажды вернёмся со знаком победы.
Я-то, представлявшая, как мы расслабимся и сомкнём бокалы.
Я знаю, цена любви — печаль.
Я знаю, однажды и земля перестанет существовать.
Я знаю, либо ты хоронишь любимых, либо они тебя.
Но его туфли всё ещё стоят в прихожей и ждут, пока он проснётся.
И когда я поцеловала его холодный лоб, то поняла что ты необходима.

Ведь любовь живёт во плоти, а не в камне.
Ведь, если кто-то исчез, кто-то должен появиться.
Ведь смерть так непостижима, что её может облегчить лишь непостижимость жизни.
Ведь, если мы иначе не умножаемся, то должны это сделать через тебя.

Много ль на свете колыбельных, не ставших военными песнями.
Много ль на свете детских рук, которых не заставят сжаться в кулак.
Много ль на свете дочерей, не названных в честь воительниц.
Много ль на свете салютов, не вызывающих в памяти залпы орудий.
Много ль на свете игр в пятнашки, не напоминающих о путях бегства.

Я боюсь, мне тебе нечего дать.
Я боюсь, единственным моим утешением тебе будут истории о наших поражениях.
Я боюсь, что могу дать одну лишь надежду – на наши отложенные победы.
Я боюсь, ты не поверишь рассказам, как и я не верила им.
Я боюсь, они рассказаны в слишком разных версиях.
Я боюсь, вина не меньше – завуалированы они или откровенны.
Я боюсь, нас определяют потери, хоть мы и не помним, что потеряли.
Я боюсь, наша жизнь обусловлена опытом, для нас недоступным.
Я боюсь, что именно поэтому мы должны продолжать говорить.
Я боюсь, ты не захочешь слушать.
Я боюсь, свобода сделает тебя чужой.

Моё дитя, толкающаяся во мне воительница, маленькая жизнь в моем животе.
Я качу домой коляску и думаю, что в следующий раз в ней будешь спать ты.
Я собираю детскую кроватку и вижу, как ты в ней встаёшь.
Я складываю распашонку и представляю, как ты ползаешь в ней.
Я раскладываю носочки по парам и осознаю, что это и есть размер твоих ног.

Я одену тебя в наши рассказы, как матери вечно одевали своих детей.
Я нанижу тебе нá руки наши победы, как щит.
Я обовью твои ноги нашими поражениями, как панцирем.
Я облачу тебя доспехами историй, и они вынесут тебя, когда разверзнется земля.

Одна твоя бабушка стала партизанкой, когда ей было пятнадцать.
Она носила первого ребёнка, когда ушла в подполье.
Её мать вымыла всю квартиру, узнав что за дочерью охотятся военные.
Она сказала, что не хочет порадовать их видом грязи.
Из своего окна она видела вертолёты, летевшие скинуть трупы в реку.
На площади собрались матери, требуя вернуть их пропавших детей.
Когда твоя бабушка пересекла границу, её отец забрал домой её паспорт.
Чтобы можно было спасти ещё чьего-то ребёнка.
Он продолжал мечтать о шампанском, которого хватит на всех.
И когда я узнала цену за его радость жизни, то поняла, что ты неизбежна.

Ведь есть травмы, настолько глубокие, что уходить от них было бы предательством.
Ведь есть изъяны, настолько серьёзные, что передаются лишь по наследству.
Ведь есть печали, настолько лишающие дара речи, что их можно пересказать лишь по частям.

Мы состоим из всех этих историй.
Мы говорили с нашими двоюродными через треск телефонных линий.
Мы плакали летом в аэропортах.
Мы знали, что было спрятано за обивкой чемодана.
Мы звали родителей разными именами в зависимости от того, кто спрашивал.
Мы тосковали по месту, нам никогда не принадлежавшему.
Мы ностальгировали по времени, которое не пережили.
Мы экипировали себя для полей битв, уже оставленных.
Мы бинтовали раны ещё до того, как их нанесут.
Мы владеем лишь историями и, надеюсь, они останутся, когда нас не будет.

Другая твоя бабушка раздавала листовки и агитировала по фабрикам.
Твоя бабушка принимала роды под градом бомб, пока ждала своей очереди родить.
Когда она выходила замуж, свидетелем был таксист – все остальные ушли в подполье.
Собираясь назад, она набивала чемодан бананами для племянников.
Её брат остался, хотя все остальные уехали.
Он не хотел жить нигде, кроме места, укравшего у него всё.
Ему в офис подкинули оружие, чтобы он не мог подать в суд.
Тридцать лет спустя он сознался, что и ему следовало уехать.
Что он прятал надежду в глубине гардероба, пока она не завяла, как цветок.
Твой дедушка девять лет провёл в тюремной камере.
Когда я была ребёнком, он говорил про еду и жильё задарма.
Став взрослой, я прочла про инсценировки смертных казней.
Твой дедушка перестал быть самим собой, и не знаю что бы могло из него выйти.
Заметив, что он потерял способность рассказывать, я поняла что ты насущно необходима.

Вот бы знать, каково это, видеть себя в лице заведомо дорогом.
Вот бы знать, как меняются времена года для того, кто постоянно живёт на одном месте.
Вот бы знать, каково это, иметь тело из земли, по которой ступаешь.
Вот бы знать, что такое смерть для тех, кто может ходить на родные могилы.

Моё дитя, толкающаяся во мне воительница, маленькая жизнь в моем животе.
Я втираю в кожу масло, чтобы обволакивающие тебя ткани могли растянуться.
Я учусь дышать, чтобы выдержать схватки, когда ты станешь рваться наружу.
Я убеждаю себя, что боль не страшна, чтобы не поддаться панике.
Я гоню мысль, что одна из нас не выживет.
Целуя тебе ноги, буду надеяться, что им не придётся пересекать границу.
Омывая кожу, буду представлять, что её никогда не ранят.
Произнося твоё имя, подумаю об испытаниях, которые принесут тебе его гласные.
Вороша волосы на голове, задамся вопросом, куда заведёт тебя их смоль.
Чистя тебе зубы, буду заклинать, чтобы их никогда не выбили.

Колебания будущего извергаются, стоит лишь подумать, как крохотен твой живот.
Непостижимость настоящего проясняется, стоит лишь представить, как глажу тебе спинку.
Цикличность истории размыкается, стоит лишь почувствовать, как мягки мочки твоих ушей.

Я расскажу тебе обо всех твоих тётях.
Они сражались, чтобы я могла решить, что хочу тебя именно сейчас.
Они боролись, чтобы мы обе могли пережить твой приход в мир.
Чтобы простыни были чистыми.
Чтобы акушерка была отдохнувшей.
Чтобы никто не смог безнаказанно тебе навредить.
Чтобы у меня было время узнать тебя.
Я расскажу о твоих тётях с колясками в первых рядах демонстрации.
Они продолжали идти, когда полиция приказала остановиться.
У них была марля в рюкзаках и дольки лимона в карманах.
Они делали то, о чём я не могу рассказать.
Они мечтали о цветочных лугах, а проснулись в тюремных камерах.
Их опыты никогда не признают знанием.
Они выжили вопреки всему.
Я расскажу о твоих тётях, растивших ненависть, служащую любви.

Моё дитя, толкающаяся во мне воительница, маленькая жизнь в моем животе.
Я расскажу тебе обо всех, кто был до тебя.
Я расскажу о том, как твоя жизнь связана с ними.
Я расскажу о том, почему они не будут приветствовать здесь твоё появление.
Я расскажу о том, почему ты получаешь посылки с других континентов.
Я расскажу о том, какие стены держат их в заложниках.
Я расскажу о площадях, которые зовут нас на сбор.
Я расскажу о самозащите, за которую не будет наказания.
Я расскажу о движениях, которые превращают нас в множество.
Я расскажу об истории, которая не повторится.
Я расскажу о битвах, которые нужно держать вечно.
Я расскажу о способностях, воздающих нам по потребностям.
Я расскажу о победах, не возводящих нас в герои.

Я расскажу тебе о местах, откуда ты родом.
Там откуда ты родом, танки тащатся через площадь как комбайны.
Там откуда ты родом, пути бегства становятся тупиками.
Там откуда ты родом, умирающие тянутся друг к другу моля, чтобы их не забывали.
Там откуда ты родом, кареты скорой помощи катят прямыми путями к моргам.
Там откуда ты родом, живые стóят меньше, чем плоды трудов их рук.
Там откуда ты родом, настоящее зарифмовано с историей как слоги в стихотворении.
Там откуда ты родом, реки стали местами погребений.
Там откуда ты родом, булыжники стали мемориальными досками.
Там откуда ты родом, прибыль частная, а долги общие.

Там откуда ты родом, мы слишком долго кормили то, что нас убивало.
Там откуда ты родом, мы покинули дома наших матерей.
Там откуда ты родом, мы поняли, что дорога ведёт к домам наших палачей.
Там откуда ты родом, мы в механизм бросали щебень.
Там откуда ты родом, мы выяснили, что фабрики перерабатывают щебень в мази.
Там откуда ты родом, ни один суд нас не оправдает.
Там откуда ты родом, мы и сами считаем наше свидетельство ложной клятвой.
Там откуда ты родом, мы слишком долго кормили то, что нас убивало.

Моё дитя, толкающаяся во мне воительница, маленькая жизнь в моем животе.
Ты с лицом похожим на моё, не виданное мной.
Ты — это будущее в настоящем.
Ты — обещание о чём-то неизвестном.
Ты станешь независимой от меня, причины твоего появления.
Ты другая, но моё продолжение иным образом.
Ты заново выстраиваешь мою зависимость.
Ты раздвигаешь мои границы.
Сама хрупкость жизни проступает сквозь тебя.
Связь между нами растёт с каждым движением.
Тело, которое было только моим, я делю с тобой.
Хотя я никогда не была одинока в этом теле.
Оно всегда было связано с другими телами.
С рассказами, которые ты услышишь, когда придёшь.

 
Пер. со швед. Надежда Воинова