Выпуск №10

Автор: Анна Голубкова

 

Это вторая часть статьи о поэтических книгах, написанных женщинами, первая часть была опубликована в 9-м выпуске «Артикуляции». В обзоре я продолжаю разбирать книги с точки зрения репрезентации в них женского, переживания гендерной травмы и позиционирования себя как автора и/или лирического субъекта. Это один из возможных подходов, который ничуть не исключает другие методы прочтения. В этот обзор по независящим от меня причинам вошло шесть книг (а планировалось десять).

 

Азарова Наталия. Считалки / Рисунки Бориса Констриктора. – М.: ОГИ, 2018. – 56 с.

В этой небольшой книге стихи сосуществуют и взаимодействуют на равных с изображениями. Отдельные строчки как бы переползают на картинки и становятся их частью. Книга оформлена в бело-черно-красной гамме и производит на редкость цельное впечатление единого по форме и содержанию высказывания. Вообще слово «синкретизм» лучше всего, наверное, описывает творческий метод Наталии Азаровой. В ее стихах хорошо прочитывается стремление соединить поэзию и философию. Но не путем прямого отражения в стихотворении каких-то абстрактных понятий, а при помощи самой структуры стиха, особенно его фонетического устройства. Для Азаровой, на мой взгляд, фонема и ее семантический ореол гораздо важнее слова как лексической единицы. Вот почему так легко слова в ее стихах могут распадаться на фонемы и морфемы и образовывать потом новые интересные сочетания. Здесь все выстраивается именно вокруг отдельных фонетических единиц. Вот посмотрите, например, как работает в этом стихотворении фонема [л].

                    считалка
      против насморка

всё слюпли и сони
всё мокли и слони
как капли поколе
всё букли наплое
но слюси не пони
отслое, отслое!

В этой пластичности обращения с языком, чувствительности к его музыкальной составляющей можно было бы, наверное, увидеть нечто «женское». Но несмотря на впечатление текучести и органичности, на мой взгляд, это очень аналитическая поэзия, имеющая четкую выверенную конструкцию. Хотя ощущения от мира, которые так или иначе здесь выражены, это именно женские ощущения – то есть подробные, точные, тонкие описания, соотнесенные с внутренним состоянием лирического субъекта. Собственно, в этом бытии я-в-мире и заключается философское проживание реальности, характерное для этих стихотворений.

Но еще, кроме поэтики, «женское» можно увидеть в литературно-организационной стратегии Наталии Азаровой, которая является инициатором и главной движущей силой многих культурных и научных проектов. Без нее, например, не было бы учебника «Поэзия». Но для внешнего мира она всегда оказывается частью команды. В этом и заключается «женское» – чтобы получить небольшую толику влияния, нужно очень много работать, к тому же при этом часть сделанного как бы «теряется». Как известно, чтобы остаться на том же месте, нужно бежать в два раза быстрее. И этот принцип действительно работает по отношению абсолютно ко всем женским проектам.

 

Вишневская Янина. Лучшие компьютерные игры : Стихи. – Ozolnieki: Literature Without Borders, 2019. – 72 с. – (Поэзия без границ).

Янина Вишневская обладает удивительной способностью смещать точки зрения и перемешивать различные планы повествования так, что ее стихотворение оказывается выходом в принципиально иную, совершенно по-другому организованную реальность. Это же самое свойство проявляется и в ее прозе, и в некоторых фотографиях. Однако в этой книге таких стихотворений почему-то не очень много, и все они опубликованы в последнем разделе «Всё будет орохшо». В первых же трех частях представлена более «традиционная», если ее так можно назвать, лирика. Стихотворения первого раздела «Лучшие компьютерные игры» – это очень остроумная вариация библейских сюжетов, на которые наложена тематика компьютерных игр с одновременным добавлением каких-то современных российских реалий. В результате оказывается, что все одинаковое, все повторяется и все восходит к одним и тем же архетипическим источникам. Стихотворения второго раздела «Казакира-збойники» посвящены некоторым историческим персонажам, в третьем разделе «Страновостей» обыгрываются различные новостные сюжеты.

О том, что использование фольклорных и мифологических мотивов некоторые литературоведы считают основным признаком женского текста, упоминалось в предыдущем обзоре в заметке о книге Марии Галиной «Четыре года времени». Если же говорить именно о женских стихотворениях или женской тематике в этой книге, то тут найдется не так уж много материала, и весь он представлен в разделе «Все будет орохшо», который и оказался для меня наиболее интересным. Всего я насчитала в нем пять стихотворений, так или иначе затрагивающих тему женского, и еще небольшой цикл «Некрасивая девочка», который я уже подробно разбирала в одной из статей.

Вообще надо сказать, что письмо от женского лица у Янины Вишневскойт – это письмо достаточно травматичное. И если в цикле «Лучшие компьютерные игры», который написан с точки зрения бесстрастного отстраненного наблюдателя, мир предстает единым и взаимосвязанным, имеющим определенную целостность, то в этих стихотворениях все распадается и разрушается, мир становится принципиально негармоничным, раздробленным. Вот, например, в стихотворении «Пятница» женский быт изображен крайне агрессивным и давящим:

пушистая пыль говорила — пиши только о том, что знаешь
я вытерла пыль, и пыль заткнулась
известковый налёт проклял меня
муть и мусор и ржавчина брали меня за горло
тыкали носом — пиши о том, что делала лично, давай сама, пошла

<…>

пиши только о том, где прошёлся ссаной тряпкой
твой собственный опыт
будь собой, располневшая швабра, веселей надраивай правду
будь аккуратней, и тысячи станут аккуратнее вокруг тебя

В стихотворении «горюет, перегорела, лампочка в потолке» опять-таки женский быт изображается изначально ущербным, неполноценным, а в конце иронически обыгрывается и ставится под сомнение возможность преодоления этой ситуации:

завести, что ли, котёнка? — думает ковролин
записаться на курсы йоги? — думает ковролин
зарегистрироваться на сайте знакомств? — думает ковролин
что-то вечером приходит с работы, а я ему радуюсь

В стихотворениях «22 июня ровно в четыре часа», «Всё будет орохшо», «И вот сейчас, когда человечество…» мир представлен, как в калейдоскопе, очень дробным. Один не связанный с другим кадр сменяет другой, и в то же время в них есть своеобразный сквозной сюжет, как будто героиня стихотворения пытается собрать себя из фрагментов, как бы притягивает их насильно один к другому, заставляет сосуществовать в одном пространстве, а потом вдруг резко отпускает. И наступает какая-то совершенно удивительная пауза, в которой читатель непонятным образом может ощутить феноменологическую сущность происходящего:

Пиво «юнкерс» редкой четвёртой группы,
чаевые родине говорят «пошла ты»,
и она идёт, четыре тридцать (киева уже нету),
прыгает поездом с моста, горит ракетой,
закопчённой копеечкой по белу свету.
Бомбили ли, не бомбили — нам расставаться пора,
я умираю и обещаю верной тебе до утра.

 

Денисова Настя. трогали любили друг друга / Предисл. А. Глазовой. — СПб.: Порядок слов, 2019. — 53 с. (cерия «сae / su / ra»).

О стихах Насти Денисовой очень интересно пишет в предисловии Анна Глазова: «Эти стихи нельзя назвать ни в привычном смысле исповедальными, ни программными. Они почти ни о чём не повествуют и ни к чему не призывают. Они только — с точностью, остротой и ударной силой — формируют регистр любовной, эмпатической, интенсивной речи, не истолковывающей личный опыт, а превращающей желание, пропущенное через высказывание, в эстетический объект». И мне почему-то сразу вспомнились выступления Насти Денисовой на фестивалях, когда каждый раз в начале, несмотря на то, что ее уже объявили, она обязательно говорила: «Это Настя Денисова». И весь этот очень удачный, на мой взгляд, сборник стихов я прочитала именно через эту фразу, которая и стала фактически той точкой, в которой соединились абсолютно все опубликованные в этой книге стихотворения.

Отразившийся здесь опыт – это опыт безусловно женский. Настя Денисова не пытается ни занять какую-то надличностную позицию, ни использовать маски, ни выйти в пространство абстрактных сущностей, где полностью отсутствует категория гендера. Но говорит она, как мне кажется, все-таки не столько от своего имени, сколько с точки зрения некоего обобщенного женского опыта или даже опыта, пережитого близкими ей женщинами. И при этом переход личного к общему и обратно может происходить в рамках одного стихотворения и даже не один раз:

под веками я увидела ангелов
в рубашках-колокольчиках
трубящих
не настоящих
проснувшись дома
с сотрясением мозга
сняла цепочку
кулон-черепашку и серебряный крестик

изображение проступает
каждое дерево отдельно
каждая конструкция отдельно
каждый каменный пол отдельно
каждый стеклянный потолок отдельно
слышится каждая тишина

Подобная способность к эмпатии и мгновенному эмоциональному контакту, переживание как своего опыта других женщин представлены также, например, в стихах Ирины Котовой, о которой я писала в прошлом обзоре. «Это Настя Денисова» не забывает каждый раз нам напоминать поэт, постоянно переходя от общего к частному и обратно и достигая временами просто поразительного эмоционального эффекта:

*

три дня назад у жени и саши родилась дочка и они выбирают имя
саша сказал присматриваемся друг к другу

здесь я улыбаюсь
и вдруг понимаю что забыла имя которое придумала
за пару дней до выкидыша
короткое женское имя
два слога

2 слога

посчитала когда это было
давно
как будто и можно было забыть

женское имя

посмотрела во всех онлайн-справочниках имён
не нашла

как можно потерять что-то от ничего
а вот

Фрагментарность повествования, ключевые точки, которые обозначает Настя Денисова, с безошибочной точностью показывают нам едва уловимое, но тем не менее безусловно существующее целое. Выстроенное таким образом стихотворение воздействует, по-моему, гораздо сильнее наполненного всеми деталями, подробного рассказа. Речь, казалось бы, идет «ни о чем», но это такое «ничто», в котором содержится целая своя вселенная.

 

Деришева Екатерина. Точка отсчёта: Стихотворения и переводы. – М.: ЛитГост, 2018. – 62 с.

Этот сборник стихотворений производит почему-то двойственное – одновременно очень текучее и жесткое впечатление. Это стихи безусловно женские. Авторка отнюдь не пытается выйти из этой социальной роли – не переходит в метапозицию или на уровень обобщения, не пишет от мужского лица, не снимает противоречия путем обращения к общим надличностным структурам. И в то же время вот эта внутренняя жесткость, которая абсолютно противоречит обыденным представлениям о «женской поэзии», прямо изнутри разрушает выстроившийся было образ и обманывает привычные читательские ожидания.

*

прислушиваюсь

за стеной твоего тела

шум восприятия
неразборчивый почерк сердца
нервы

прикладываю к стене стакан

пытаюсь лучше узнать тебя

Героиня этих стихов находится по отношению к миру прежде всего в исследовательской позиции. Она активно изучает и саму себя, и окружающих. И очень интересно, к каким выводам она сможет прийти в будущем.

 

Костылева Елена. День. — СПб.: Порядок слов, 2019. — 52 с.— (cерия «сae\ su\ ra»).

Эта книга почему-то больше всего напомнила мне фильм «Жидкое небо» русско-американского режиссера Славы Цукермана, который, о перестроечная свобода нравов, показывали у нас на больших экранах в самом конце 1980-х годов. Героиня этого фильма – своего рода Золушка 2.0, которая мечтает о принце и хочет быть для него идеальным воплощением женственности в самом современном ее понимании. Но содержание понятия «женственность», как выясняется по ходу фильма, включает в себя самые странные элементы, постоянным же остается только одно – мечта о великой неземной любви и готовность заранее принять кем-то другим заданную форму. И вот лирический персонаж стихов Елены Костылевой кажется мне отчасти похожим на эту самую героиню:

девка должна быть распята на дыбе, сколоченной из перекрестий философии, психоанализа и других идеологий; это послужит к достижению истины

«Женское» в этом фрагменте представлено и как нечто вынужденное принять чужое навязанное содержание, и одновременно как форма, которая будет уничтожена своим содержанием ради какой-то высшей цели. «Женское» здесь – это сложно определимая сущность, которая принципиально отличается от того, что может быть обозначено словами. В то же время, когда «женское» вписано в какие-то реальные условия, оно у Елены Костылевой мало чем отличается от «мужского»:

Давно уже есть «выбор женщин»
Ничем не отличающийся от мужского
Те же большие хуи, наглые сиськи
Но помедленнее
Женщины просят помедленнее
— или уж пожестче!

Это опять-таки заставляет задуматься, в чем причина такого совпадения – в принципиальном тождестве желаний, в том, что «все одинаковые», или же в навязанных культурой представлениях, подменяющих женский выбор мужским видением ситуации. «Женское» в этом случае растворяется в «мужском» до степени неразличения точно так же, как работа женщин в совместных с мужчинами проектах обычно приписывается мужчинам. Лирический персонаж этих стихотворений, по сути дела, не имеет ничего своего, вот почему оказывается так легко чуть ли не полностью поменять собственную личность:

И вся твоя личность
Вся лелеемая субъектность
Оказывается, никогда не существовала
Одна диссоциативная фуга —
И все,
Можешь выбирать
Новое место жительства
Новое имя
Новый петербургский текст

У нас идет сейчас вялотекущая дискуссия о том, что можно считать «женским текстом». На мой взгляд, именно таким эталонным женским текстом как раз и можно считать эту книгу. Героиня этих стихов на все 250% переживает травму своей гендерной идентичности. Да, пока она не может выйти за рамки этой ситуации, но уже озаботилась проблемой собственной субъектности. Впрочем, если бы странным образом действие фильма Славы Цукермана вдруг перенеслось в самый конец 2010-х годов, уверена, его героиня непременно бы сделалась еще и феминисткой.

 

Санникова Наталия. Все, кого ты любишь, попадают в беду: Песни среднего возраста / Предисл. И. Кукулина. – М.: Воймега, 2015. – 80 с.

В предисловии к этой книге Илья Кукулин пишет о том, что поэт Наталия Санникова, наследуя лианозовской линии, одновременно ее преобразует. И действительно, описания обыденного постоянно встречаются у нее в стихотворениях. Однако у меня в голове, когда я перелистнула последнюю страницу этой замечательной книги, было только одно имя – Марина Цветаева. Что самое любопытное, это имя возникает и у Ильи Кукулина при интерпретации одного из стихотворений. Но для меня как читательницы вся книга оказалась просто пропитанной этой самой постромантической цветаевской стихией. Вот, например, начало стихотворения «Full memory – 2»:

1
Ты никогда не захочешь со мной проститься.
Белый троллейбус, двурогая колесница
(я просыпаюсь, но мне продолжает сниться:
вместо тебя здесь станет жить жар-птица)…

Или вот несколько строчек из стихотворения, посвященного Екатерине Симоновой:

* * *
Я постарею сразу на несколько глав,
перелистав мелованные страницы.
Лягу, приснюсь себе умершей, не узнав,
как там ma chérie в Тагиле (tel quel в столице).
Милая, как вам дышится? Тяжело?
Мне — тяжело. Не то чтобы давит воздух,
но, раскрывая руки, ловлю стекло.
Впрочем, об этом после (об этом — поздно).
<…>

Конечно, в этой книге можно найти самые разные стихи, не только написанные такой своеобразной лирической скороговоркой. Есть и пропитанные легкой грустью, как бы нарочно замедленные, ностальгические верлибры, есть гетероморфные стихи, есть силлаботонические – об этой книге и об умелой работе ее автора с разными формами стиха на самом деле следовало бы написать полноценную научную статью. Однако в любом стихотворении можно найти противопоставление мира-здесь (вот оно, отмеченное Ильей Кукулиным «лианозовское направление») и мира-где-то-там, которое, конечно, чаще всего обыгрывается иронически, но несмотря на это все равно остается для лирического персонажа крайне важным, даже системообразующим противоречием внутреннего мира. Мир-здесь – это быт, обыденная жизнь женщины «среднего возраста», в которой есть свои приятные моменты, но которая в любом случае героине этих стихов страшно скучна. Мир-где-то-там – это любовь, причем в полном согласии с принципом романтического противопоставления, утраченная или же находящаяся на грани утраты.

И еще к миру-где-то-там можно отнести мир отвлеченных культурных категорий, который тоже противопоставляется быту героини. Этот мир любви (и искусства) в чем-то совершенно бесчеловечный, он не способен дать никакого реального тепла, но без него мир-здесь оказывается у Наталии Санниковой каким-то плоским и одномерным. И вот героиня, как это часто случается в женских текстах, с переменным успехом пытается наполнить своим живым теплом безжизненные постромантические конструкции, обретая в результате лишь пустоту и разочарование. Но при этом культурная проработанность этого конфликта, его почти двухвековая история позволяют практически полностью исключить из этих стихов проблему женского восприятия. Мир-здесь у Наталии Санниковой безусловно женский, но так как героиня от этого мира решительно отказывается, то тем самым сразу же снимается противоречие, потому что мир-где-то-там не имеет никакой гендерной атрибуции. Это мир чистых духовных – любовных и эстетических – переживаний. И это, на мой взгляд, еще один очень интересный способ работы с гендерной травмой. Причем, что самое любопытное, травма эта у Наталии Санниковой тоже намечена, хотя поэт на этом моменте специально не останавливается:

* * *
В детстве я думала, отец меня ненавидит.
Он сердился, если я просыпалась ночью и звала маму.
Он не разрешал мне приходить к ней в постель
и не разрешал маме уходить ко мне.
<…>
страх человеку зачем-то нужен.
Однако, если он компенсируется любовью,
жизнь даже во сне побеждает —
и страх, и темноту, и смерть — всё.
Правда, кроме любви есть ещё искусство,
оно тоже сильнее смерти,
но если б не папа,
я б никогда об этом не догадалась.

Похоже, что жизнь на два мира – здесь и там, опробованной культурной моделью для которой как раз и становится поэтика Цветаевой, является способом преодоления изначальной гендерной травмы. Это преодоление происходит не путем прямого отказа от женской гендерной социализации, а через выход в мир чистых надличностных категорий, где гендер как явление попросту отсутствует. И самое интересное, что любовь у Санниковой, вопреки сложившейся поэтической традиции, тоже оказывается такой надличностной внегендерной категорией.