Выпуск №12

Авторы: Анна Голубкова, Мария Михайлова

Роман «Гнев Диониса» Евдокии Нагродской (1866–1930), дочери Авдотьи Головачевой-Панаевой, вышел в 1910 году и стал одним из первых бестселлеров в русской литературе начала ХХ века. До 1917 года он переиздавался несколько раз и был переведен на несколько языков. Внимание к этому роману привлекла не только необычная сюжетная коллизия, совершенно по-новому представившая самоощущение женщины и ее позицию в социуме, но и своеобразная полемика с Отто Вейнингером, автором теории о женственных мужчинах и мужественных женщинах. Также Нагродская в своем романе иронически обыгрывает тему соотношения аполлонического и дионисийского начал. Все эти проблемы были крайне актуальными в начале прошлого века, а некоторые из них продолжают до сих пор оставаться значимыми. И прежде всего это проблема гендерно обусловленного социального поведения и гендерной небинарности.

Тема андрогинности, явление «третьего пола» и связи творческого начала человека с его гендерным самоопределением в начале ХХ века волновала многих. Достаточно вспомнить книгу «Люди лунного света» Василия Розанова, обсуждение вопросов, связанных с обликом и поведением Зинаиды Гиппиус, разнообразные мистические опыты, попытки выйти за границы, в том числе и социальные, отдельной личности. В кругах богемы и обсуждали, и в целом принимали попытки создания семей «нового типа», как это имело место в случае Вяч. Иванова и Л.Д. Зиновьевой-Аннибал. Все это на данный момент достаточно хорошо изучено в работах О. Матич, Т. Осипович, А. Грачевой, И. Кона и мн.др. М. В. Михайлова и Инь Лю в монографии «Творчество хозяйки “нехорошей квартиры”, или Феномен Е.А. Нагродской» (М., 2018) также касаются этого вопроса, однако в ней превалирует литературоведческий, а не социокультурный подход, который интересен нам сейчас в первую очередь. В свете не так давно возникшего интереса к вопросам трансгендерности имеет смысл еще раз обратиться к этому роману и посмотреть на его проблематику.

Кратко остановимся на содержании романа, которое крайне важно для раскрытия заявленной темы. Художница Таня или, как ее часто называют, Тата в целях восстановления после болезни едет на юг к семье своего жениха, вернее, гражданского мужа. Они прожили вместе уже 5 лет и теперь, наконец, могут официально пожениться. Соответственно возникает необходимость познакомиться с его семьей. Тата – художница, она чувствует неловкость оттого, что ей нужно понравиться семье Ильи, в котором воплощено для нее абсолютное мужское начало: «Наружность его многим нравится. Его высокая атлетическая фигура всегда выделяется в толпе. О, в него можно влюбиться! В такого умного, талантливого, сильного!»¹ Илья – ученый-исследователь и преподаватель. Он представлен как носитель аполлонического начала, от него исходят ясность, разумность, свет. Илья находит выход из любой сложной ситуации, явно пытаясь гармонизировать этот мир. Он великодушен, поэтому спокойно относится к тому, что в поведении Таты заметны «мужские» черты.

Нагродская удачно выбрала дневниковый тип повествования, что позволяет читателю узнать героиню изнутри. Тата не скрывает, что ее первая влюбленность была обращена к женщине и что чисто визуально женщины ей нравятся больше мужчин: «Что за массу очаровательных женских лиц видишь на наших петербургских балах! Некоторых прямо хочется поцеловать. Мне очень часто хочется поцеловать красивое женское лицо, мужское никогда»². В дороге Тата знакомится с Эдгаром Старком, который фактически является гражданином мира – его мать русская, отец – англичанин, вырос он в Париже, занимается торговлей редкими породами дерева, но при этом увлекается искусством и тонко его чувствует. Старк призван продемонстрировать дионисийское начало, в нем много женственного, он чувствителен, тонок, ему близки эстетические сферы. Он даже внешне является противоположностью мужественному Илье: «Вздернутый, тупой нос – легкомыслие, насмешливость. Такой подбородок – энергия, сила воли. Рот нежный, женский – слабость, мягкость характера»³.

Между Татой и Эдгаром возникает неодолимое влечение. Тата борется с этим влечением, и рядом с семьей Ильи и им самим это ей даже удается. Но, в конце концов, она уезжает. Встреча со Старком происходит в Риме (что важно, т.к. создает особый колорит античной «вседозволенности»). Древний город рушит границы, Тата не сопротивляется охватившей ее страсти, тем более что Старк становится моделью для ее картины «Гнев Диониса». Эта «перевернутость» архетипической ситуации «художник и модель», где художником всегда являлся мужчина, а моделью, как правило, женщина и где всегда возникало взаимодействие власти и подчинения (вплоть до умерщвления модели: вспомним ситуацию Россетти и Элизабет Сиддал!), становится символической параллелью к новой вариации соотношения мужского и женского в героях. Однако известие о том, что Тата беременна, все возвращает будто бы к исходным ролям. Ситуация становится, по сути, неразрешимой: Тата понимает, что ее со Старком связывает только диониссийский любовный экстаз, что в реальной жизни Старк для нее является помехой на пути к творчеству, что подлинным другом и помощником для нее был и остается Илья, который к тому же готов простить и  признать ребенка. «Я люблю Илью как друга, как брата, как отца. Я жалею его, я его люблю так же сильно, как моего ребенка. Старка? Я совсем не люблю. То, что я чувствую к нему, нельзя назвать любовью, как бы сильно ни было это чувство»⁴, ˗ признается она.

Но Старк добивается того, чтобы Тата отдала ребенка ему и отказалась от материнских прав. Играя на материнском чувстве, он фактически принуждает ее ко лжи. Отныне Тате придется ради встреч с сыном согласиться на сожительство с двумя мужчинами. Ее колебания по этому поводу не принимаются во внимание окружающими. Сестра Ильи Катя обвиняет ее в эгоизме: «Вы считаете себя за центр мира и требуете, чтобы все преклонялись перед вами. <…>. Женщины, подобные вам, знают только свои страсти и причуды. Они коверкают жизнь окружающим и еще удивляются, как это те кричат, когда им больно! Такие женщины, как вы, только и носятся сами с собой! Есть же, наверное, в вас какие-нибудь достоинства, за что вас так любят, но вы сами любви не понимаете, вам нужны только ощущения»⁵. Но эта инвектива несправедлива. Нагродская умело подводит читателя к пониманию того, что принимаемое Татой решение оказывается для нее единственным выходом. Только так она может привести в равновесие противоборствующие в ее теле мужские и женские начала. Но судьба приуготавливает ей непредвиденную развязку: Илья, дававший ей возможность почувствовать себя женщиной, умирает от рака, и, желая реализовать «дионисийский комплекс», она выходит замуж за Старка. Однако в итоге главным для нее оказывает сын, который призван «заместить» Илью и тем самым возродить в ней аполлоническое начало. Но гармонии и равновесия уже достичь не удается. За то, что она «презрела» свою «мужскую природу» разгневанный Дионис (расшифровка названия романа) лишает ее творческого дара. Ей остается только материнство, к искусству она уже не вернется… И хотя, казалось бы, это ее выношенное, осознанное решение за этим читатель должен угадать расплату за совершенный «грех»: непонимание своей двойственной природы.

В характерной для женского повествования дидактической манере Нагродская подсказывает читателю то, что он должен извлечь из прочитанного. Для этого она вводит в роман резонера. Латчинов, который имеет гомосексуальные наклонности и неравнодушен к Старку, дает такое объяснение произошедшему: «Нет, Татьяна Александровна, — вы мужчина. Что ж в том, что вы имеете тело женщины, к тому же женственной, нежной и грациозной. Все же вы мужчина. Ваш характер кажется очень оригинальным и сложным, если смотреть на вас, как на женщину, а как мужчина — вы просты и обыкновенны. Добрый малый, большой поэт, увлекающийся, чувственный, но честный и любящий, хотя и грубоватый, как все мужчины. <…> Вы должны были быть лесбиянкой. <…> Судьба столкнула вас со Старком… Здесь я вижу действительно странный случай, какую-то «шутку Сатаны», потому что Старк был именно тем между мужчинами, чем вы между женщинами. Сильный, смелый, он имел женскую натуру — даже больше, чем вы. В вашей наружности нет ничего мужского, тогда как формы тела Старка, его манеры — нежнее и изящнее, чем у большинства мужчин. <…> Странно, что судьба столкнула вас, но, что вы бросились один к другому через препятствия, — ничего нет удивительного. Было бы странно, если бы этого не случилось. Ни он с другой женщиной, ни вы с другим мужчиной этой страсти не испытали бы никогда. Вы счастливая женщина, друг мой»⁶. Т.е. соединение со Старком Латчинов признает счастливой случайностью. На самом деле подспудно звучит мысль о природе однополой любви. Эта проблема будет очень волновать Нагродскую. Она поставит ее в центр своего следующего романа «У бронзовой двери», который вышел в России с громадными купюрами, где источником зла и без вины виноватым совратителем, приводящим к гибели влюбленных в него мужчин, оказывается прекрасный женоподобный юноша. А в самом конце романа «Гнев Диониса» героиня с удовлетворением находит в себе и своем поведении множество «мужских» черт, что хотя бы отчасти утешает ее в потере способности заниматься искусством.

Понятно, что роман этот прежде всего идеологический, что Нагродская отрабатывает на своем материале важную для нее философскую и социальную проблематику. И проблема любви, как и у Лидии Зиновьевой-Аннибал в «Тридцати трех уродах», тоже имеет скорее идейную, а не бытовую подоплеку, хотя применительно к Зиновьевой-Аннибал существовала прототипическая ситуации. В случае с Нагродской – это скорее писательская интуиция, позволившая ей вывести на поверхность замалчиваемую тему и довольно последовательно разработать ее с использованием неомифологического ключа (в реальности, как и Мирра Лохвицкая, воспевавшая владеющие женщиной страсти, она была примерной женой и матерью). Как и многие другие авторы той эпохи, Нагродская понимает мужские и женские качества как эссенциалистские, сущностные, имманентно присущие человеку. Хотя на самом деле черты характера, которые в романе описываются как «мужские», зависят скорее от темперамента и воспитания, чем от изначальной природы человека. Но даже и при таком понимании природы пола изображение главной героини оказывается очень современным с точки зрения сегодняшнего понимания трансгендерности и небинарного гендерного поведения.

Латчинов в своем монологе представляет героиню как мужчину в женском теле, а Старка – как женщину в мужском. Но если мы обратим внимание на то, как в самом начале романа описывается Илья, проследим внимательно отношение к нему героини, то станет совершенно очевидно (повторим высказанную выше мысль), что только с Ильей Тата чувствует себя именно женщиной, и ей вполне комфортно в этих отношениях. А в общении со Старком она на самом деле оказывается скорее мужчиной. И в этой связи уже, безусловно, возникает тема андрогинности, достаточно хорошо разработанная в Серебряном веке. Тата вынуждена выбирать, но на самом деле, на наш взгляд, ей нужны оба мужчины, которые позволяют ей полностью проявить свою андрогинную природу. У Нагродской эта ситуация представлена как трагический треугольник, хотя на самом деле оба мужчины Таты прекрасно дополняют друг друга, а каждый из них проявляет в ней именно те черты, которые нужны ей в каждой конкретной ситуации. Благодаря этим мужчинам она может реализоваться как полноценная творческая личность. Соотношение аполлонического и дионисийского также переживает метаморфозы: в союзе с Ильей Тата является носительницей дионисийского начала и соответственно может творить. А в союзе со Старком – она воплощает аполлоническое начало и постепенно теряет способность к творчеству. Но зато с Ильей она не может иметь ребенка, а в союзе со Старком рождается сын. И в этом аспекте их тройственный союз оказывается уже совсем негармоничным.

Как видим, в романе Евдокия Нагродская, кроме трансгендености/андрогинности, затронула и такие острые темы, как тяготение друг к другу людей одного пола, необходимость самореализации женщины в общественной и частной жизни, трагичность попыток женщины гармонически соединить биологическое, природное с творческим потенциалом, требующим выхода, и т.п. Современники в основном причисляли этот роман к бульварной, «мещанской» литературе, хотя отзывы о нем Михаила Кузмина и Владимира Пяста свидетельствуют о его художественном потенциале (фрагментарность, мозаичность, особая эффектность деталей, моменты «напряжения текста»). Недоброжелатели ориентировались на скандальную проблематику романа, не замечая, что Нагродской удалось найти и яркую форму для воплощения очень острого и актуального содержания.

____________________

¹Нагродская, Е. А. Гнев Диониса : Романы, рассказы / Евдокия Нагродская ; предисл. С. Савицкого. — Санкт-Петербург : Северо-Запад, 1994. — С. 14.

² Там же. С. 23.

³ Там же. С. 22.

⁴ Там же. С. 189.

⁵ Там же. С. 165.

⁶ Там же. С. 199–201.