Выпуск №12

Автор: Татьяна Бонч-Осмоловская

Название книги стихотворений Валерия Галечьяна «Аналитическая поэзия» (М.: МСЛ, 2020) может показаться оксюмороном приверженцам традиционной, а вернее – постакмеистической поэзии. Разве может поэзия оперировать аналитическим методом? Разве не обязана она быть глуповатой? Разве не злодей тот, кто пытается поверить алгеброй гармонию? И главное – не лузер ли он и завистник подлинному поэтическому гению? Валерий Галечьян разрабатывает именно это не особенно распространенное поэтическое направление, демонстрируя, насколько широки его горизонты и разнообразны ландшафты. Автор проводит эксперимент над поэзией как таковой – над ее формой, над ее языком. Каждое стихотворение сборника – это эксперимент, собрание текстов – серия повторяемых тестов, служащих для подтверждения гипотезы. Впрочем, кому татор, а кому – лятор. Для иных эта гипотеза относится к аксиомам: аналитическая поэзия существует.

В самом деле, такие знаменитые авторы, как У. Х. Оден и В. Шимборская, австралийская поэтесса Джудит Райт обращались к сложным научным понятиям, к ее концепциям и находкам, включали отсылки к ним в свои стихотворения. Ведущие западные издания печатают сборники научной поэзии – от специального выпуска британского журнала Poetry Review, посвятившего номер 1987 года поэзии и науке, до австралийского журнала Not Very Quiet, организовавшего вечер науки и поэзии, посвященный 50-й годовщине высадки человека на Луну. Антологии математической поэзии выходят в американском издательстве Tessellations. Роберт Крауфорд написал книгу о взаимодействиях современной поэзии и современной науки. Катерин Хейль внимательнейшим образом рассматривает соотношения между наукой, технологиями и литературой, фокусируясь на понятиях информации, хаоса и энтропии.

Еще Чарльз Сноу в речи 1959 года говорил о разделении современного мира на две культуры: гуманитарии присвоили себе всю «традиционную культуру» и достаточно категорично, если не агрессивно, отстаивают свое право на нее Незнание элементарных понятий естественных наук не считается чем-то недопустимым, сетовал Ч. Сноу, сравнивавший понимание законов Ньютона с умением читать, а законов термодинамики – со знакомством с трагедиями Шекспира, без которых уж никто (англоязычный) не назовет себя человеком культурным. Наука способна изменить наше восприятие мира, а философия – восприятие человека. И все же одно словосочетание «аналитическая поэзия» способно вогнать читателя в депрессию. Небольшая книга Валерия Галечьяна в самом деле требует от читателя усилий – каждое стихотворение является загадкой, каждое – организовано нелинейно графически и семантически. Прочтение каждого принесет радость открытия. Любители умственных забав знают эту радость – чудо обнаружения истины.

Написание собрания таких текстов – уникальная, даже подвижническая деятельность, в чем-то сродни каббалистическим исканиям. И вероятно, столь же безнадежная – берега двух культур разделены пропастью непонимания. Усилий одного человека, перебрасывающего навесные мосты, будет недостаточно, чтобы соединить их вместе. Но что поэту до того? Скажем, когда зовет его к работе Аполлон, бог порядка и гармонии? В книге представлены два типа визуальных стихотворений: стихотворения-ребусы, составленные из лаконичных отрезков и дуг, и стихотворения-лабиринты, в которых неочевиден порядок прочтения букв и слов на странице.

В стихотворениях–ребусах читатель найдет точность и тонкость японской гравюры, причем, в отличие от иероглифов на незнакомом языке, эти работы, составленные из букв русского алфавита, мы прочитать можем – если приложим усилия. Еще отличие от японцев – геометрический минимализм линий: это либо отрезки, складывающиеся в углы и решетки, либо дуги. Простые модели живого мира составлены здесь, как в механическом конструкторе, из отрезков прямых и кривых, собирающихся в буквы, спрятанные, вплетенные, вписанные в сочетания-слова. Три уровня – графический (линии), визуальный (изображение), семантический (слова), взаимодействуют неким сложным и оригинальным способом. Графика нередко вступает в противоречие с семантикой: застывшие линии иллюстрируют полет, падение, страсти. Отчуждение ожидания – путник. Диалектическое единство мира – сон. Их непросто расшифровать, увидеть за повторяющимися, пересекающимися, вложенными кривыми – слово. Но можно рассматривать, читая одни названия: звездный путь, цель, независимость, пространство, времяпровождение… Если каждое стихотворение – теорема, то доказательства, как в старинных трактатах, предъявляется тому, кто желает учиться, лишь визуально – «смотри!».

Другой тип стихотворений – «лабиринты», происходящие из настолько древних, как позднелатинские и средневековые визуальные «лабиринты» Оптатиана Порфирия IV века, Венанция Фортуната VI века или Рабано Мавра IX веке. Строки выстраиваются по вертикали, наклонно, по диагонали, причем прочитываются снизу-вверх, вздыхают пробелами, расходятся и сходятся вместе… Это придает тексту вариативность, хотя привычный порядок «слева – сверху – направо – вниз» влияет на выбор читателя, возможно, вступая в противоречие с интенцией автора. Слова раздваиваются, как при прохождении светом дифракционной решетки, и в любом случае выходят на другую сторону. В отличие от средневековых лабиринтов, предлагающих прочтение определенных слов внутри плотного массива букв, что создает дополнительный уровень восприятия, Галечьян лаконичен и предлагает читателю уже отшелушенную квинтэссенцию мысли. Графическая составляющая «лабиринтов» достаточно проста – их можно было бы набрать на машинке или на перфокартах, как на заре эры информационных технологий, когда компьютеры занимали хорошо проветриваемые и освещенные залы на охраняемых предприятиях, а компьютерная графика создавалась в распечатках кода из сочетаний букв в разных строках.

В графике этих стихотворений можно найти сходство с фигурами «руки-ноги-человечков» Семена Кирсанова или Эль Лисицкого. В их структурах – сходство с работами Александра Горнона, также расходящимися бифуркациями, раздваивающимися от строки. В сходной манере работает американский поэт и математик Казмир Маслянка. В отличие от работ Горнона, стихотворения Галечьяна статичны, как насекомые, пойманные и приколотые булавками к листу: каждая ножка, каждый усик зафиксирован, рассматривай, вчитывайся – анализируй. Не зря Галечьян отсылает к теоретику искусства минимализма Ричарду Уолхейму (в транскрипции автора – Волхейм, очевидно, источник был прочитан в оригинале). Автор много читает – Финдлей, кажется, вовсе не был переведен на русский. Даммит, Рассел, Юнг, Тэйлор, Мэки, Кернер, Прайс… предполагается, что перед тем, как подступиться к стихотворениям, читатель освоит и осмыслит курс философии ХХ века. Словарь поэтического языка автора более чем нетривиален и вместе с тем характерен и узнаваем. В каждом изящном графическом стихотворении оказывается сконцентрировано размышление над целым направлением философской мысли. Едва ли не в каждом стихотворении представлено учение, обыкновенно новейшего времени: Витгенштейн, Поппер, Ром Харре, Оскар Бейкер, Дэвид Виггинс, эссенциализм, эмерджентность, логический антиреализм…  Философия, логика, философия языка, биология, этика, математика…

При этом грамматическое устройство этих стихотворений достаточно просто. Строки связываются окончаниями слов, что на практике зачастую означает – глагольной рифмой, хотя и нетривиальным образом реализованной: соседние строки раздваиваются «вилкой», отличаясь одной, двумя, тремя буквами в начале слов, представленными выше и ниже срединного общего окончания. «Маркировал-маскировал», «уверенность-умеренность», «полученный-озвученный», «отворотить-окоротить», и даже «софистика-эквилибристика» – минимальные мутации с сохранением суффиксов и окончаний. Примитивная, намеренно элементарная, даже наивная графика, банальные (или богатые, как поглядеть) созвучия Валерия Галечьяна сочетается со сложными аллюзиями и прямыми отсылками на философские и научные концепции.

«Лабиринты» прочесть легче, чем «ребусы», это все же слова, написанные одним и тем же шрифтом на белом листе. Вот чтобы понять их смыслы и связи – снова требуется поработать. Автор оперирует понятиями логики, психологии, биологии, физиологии, теории познания, искусственного разума и цифровых технологий, изучая сущности языком поэзии на основе философских категорий. Разложив на линейные составляющие одно из стихотворений, получим: «философская поэзия: перевернув подвернув под себя слово переболеть преодолеть потаенную запутанность основы» – поэзия распутывает то, что запутала философия. И умножает асимметрично то, что было линейно и понятно. Еще одна «расшифровка» фрагмента стихотворения: «из традиционной логии аналогии сомнительные не убедительные не выдерживающие сверки перепроверки». Тут как с морской свинкой – найдутся философы, которые не станут считать это философией, и поэты, не согласные, что это поэзия. Что с того? Валерий Галечьян продолжает исследование. Опыт говорит нам, что на границах ареалов возникают самые перспективные виды, а от скрещивания удаленных чистых линий получается самое жизнеспособное потомство.

По определению автора, аналитическая поэзия существует в координатах истинности и ложности, обычно поэзией отвергаемых, и под лучами критериев научного знания – логичности, доказательности, проверяемости. В одном из стихотворений «коллективное-индивидуальное-активное-пассивное» образует род четырехмерной системы координат, заставляя вспомнить также аналитическую геометрию – которая требует не чертежных построений, но применения алгебраических методов для представления геометрических фигур и для нахождения их особенностей, иными способами видимых не столь явно и наглядно. Кстати, о координатах, Декарт в этих стихотворениях тоже встречается, и не раз. Так ли и аналитическая поэзия – раскрывает особенности слова, иначе неявные? Несомненно, это аппарат, это язык, это метод, и Галечьян его уверенно разрабатывает, находя здесь широкое и малоисследованное поле для экспериментов, для удовольствия и открытий. И все же ставит эмоциональное воздействие на первое место – это в первую очередь поэзия.

Последний раздел книги посвящен «восточной мудрости». Здесь двоятся «не находящий – вредящий», «неизменно – попеременно», «пылинки – былинки», «банальности – рациональности», естественные дихотомии при отсылках к культуре, опирающейся на основу и классику комбинаторики, Книгу Перемен. Это упражнение дзен-медитации, когда в хитросплетения линий вглядываться трудно, а в конце оказывается, что ответ лежит на поверхности – «Не прекращая-упрощая движения сути времен сдвиг достиг вершин банальности-рациональности» – это и есть просветление. Когда сложное покажется простым, аналитическая поэзия – такой же «глуповатой», как и «традиционная», учитель перестанет колотить палкой по головам учеников – улыбнется – пойдет своей дорогой.

В рассказе Айзека Азимова «Последний вопрос» искусственный интеллект ищет ответ на проблему уменьшения энтропии. Мощности машины и данных для решения проблемы долгое время оказывается недостаточно, но она продолжает трудиться, пока не исчезает человечество, пока не остывают звезды и разрушаются планеты, пока не исчезают само пространство и время. Суперкомпьютер продолжает наращивать мощности и анализировать проблему, чтобы в конце концов найти ответ. И заключить его в Слове. Решение некоторых коанов требует чрезвычайных усилий, но ведь старания окупаются, правда?