Выпуск №13

Автор: Олесь Барлиг

Перевёл с украинского Станислав Бельский

 
* * *

На занавеске мелкие Бореи,
вальсируя, дерутся…
Через полгода будет весна –
зацветёт бузина, а в Пизе –
тётка, нет –
не зацветёт,
и к могиле не придёшь,
чтоб освежить ограду –
бронзовкой позолотить,
тую подвернуть,
венок пристроить…
А сейчас листва осыпается,
словно дни, в лужах размокает,
словно осень проявляет снимки.
Солнце –
слепящий копьеносец – ударилось о щит
из туч, дождит –
смотри, чтобы сердце в воду не упало –
кто его потом –
готическую раковину – выловит,
разве что какой-нибудь отшельник,
рак, например,
или ещё какой-нибудь злоди-
ак…
Так страшно оказаться не достойным
времени
и навсегда здесь
под эскалатором
в липких сумерках оцепенеть.

Осень –
словно ископаемая бронзовка,
что идёт между нами
и если не нас,
то ограды украшает.

 
* * *

Но есть ещё у меня
пара дней
чтобы всё-таки написать
о
противозимних таблетках,
которые даром
раздают
фармацевты
с длинными пальцами,
балансируя на одной
ноге
между зеркальцами льда
и сиреневыми каракатицами
диких ирисов
(глотайте осторожно
глазами –
защекочут
пушистым
телом
на фоне
темнот
сердечных –
засмеёшься вдруг,
против собственной воли,
будто приснится
что-то такое
нездешнее).

Дайте минутку для этого.
Лишь кофе допью
и напишу письмо
подруге в Нью-Йорк,
дескать вот мы какое
поколение двухтысячных
(с низким иммунитетом
и высокой адаптивностью),
разыщу рецепт конфитюра
из фиалок,
и…
Что?
Неужели всё?
Ну, хорошо –
отправляемся в другую
аптеку
за нарциссами.

 
* * *

Я читал тебе стихи этого хорошего поэта,
по-настоящему хорошего –
безо всяких подъёбов,
скидок,
предыдущих бонусов,
и ты ждала, когда же я заткнусь,
когда текст,
заложник бумаги,
вдруг не поместится на странице,
и я сковырну эту хрусткость
цвета топлёного молока,
воздух глотну,
чтобы лёгкие промочить,
чтобы голос мой дальше пошёл
спотыкаясь,
немного хромая.
Ты ждала этой минуты,
чтобы сказать «Хватит,
меня это всё бесит»
и я знал в чём тут дело,
но рефлекторно
расстраивался
становился немного ниже,
на несколько килограммов моложе
забывал почему
язык тает во рту
когда говоришь об этой боли
и об этих потерях.
Вспоминал: а вообще-то,
где был я,
если кто-то терпел,
если и до сих пор терпит.
Хотя, может, именно поэтому
жизнь на зубах начинает скрипеть,
ведь плотно покрывшись словом,
ад становится locus communis,
притворяется одомашненным Апокалипсисом,
всемирной трагедией,
и каждому прохожему на планете
по дороге за колбасой
и пирожным
внезапно будет до неё дело.
Ад становится
уютным собранием свидетелей,
в компании у которых
всегда найдутся ангелы
и Главный Архитектор.
Но ведь мир вытягивает войну –
эту горячую красную нить,
крутит в пальцах
и говорит: «Ею
вышью я землянику, цветок, жучка-паучка,
пятнышко на груди у ласточки.
А ещё здесь будет река,
олени, осока, окунь,
орхидеи, обман, ожог,
орёл, ореол, ондатра,
олимп, и ещё оккупант»
и пока ты просишь мир:
«Помедленней, я записываю»
тебя самого записать в этот мир
не успевают.
Да, я согласен –
стих о войне без ангела –
это как черепаха без панциря,
но ведь можно по крайней мере без Бога?
Потому что мне
страшно себе представить
временами
что ему там
видней.
Холодно допускает
кому-то там ластик,
а кому-то – заострённый карандаш –
безо всяких подъёбов,
скидок
и предыдущих бонусов.

 
* * *

Диктатуру июля смягчил
очередной циклон,
у которого, наверное,
очередное романтическое имя,
как у героя,
бросившего вызов системе,
обесценившего труд
уличных продавщиц
кваса,
освободившего народы
от тираничной зависимости
под высокомерным дуновением
кондиционеров.
Сколько выгод теперь.
Например,
сын вдохновляется
сказкой,
где Курочка Ряба вместе с мужем
возвращается
в альтернативное прошлое,
чтобы убить бога туч –
история достойная ведёрка с поп-корном
в сумраке кинотеатра,
в который ныряешь
после того,
как мышка
взмахнёт хвостом.
Идёшь на дно кульминации,
а на поверхности –
лишь маршируют неподвижно
пузыри,
будто репетируют парад
во время
Всемирного потопа
в альтернативном
будущем.

 
* * *

сердцевина лета
пустая
как зрелый арбуз
ждёт нож
между полосатых боков
чтобы в душную пустоту
вдохнуть жизнь
августовских ночей
когда кожа шепчет
что можно уже
накрыться
тончайшей
изо всех
простыней
радоваться прогулкам по городу
до шести вечера
выдавливать пота из себя
на полстакана меньше
другие ритмы
и привычки
накладываются на карту
пребывания в мире
а пока
в каждом проёме
по улью
чёрного ливня
смородины
среди слив
преимущественно алыча
среди слов серферы
на короткой доске вздохов
и непрерывное приготовление
джема
из абрикосов
не сходя
с вены
дороги

 
* * *

загустели августовские туманы
будто насыпал кто-то
горсть крахмала в ручей

попробуй рассмотреть
водоросли ясеней
холмы выпуклых раковин
с рыжими морщинами тропинок
с полуживой травой
склонившей голову
перед поступью сентября

осень ещё ходит по границам мира
отчаянный спорыш сопротивляется
в очереди к тлену
астры пролезают в щели
сшитые ртутным отблеском
сливы-венгерки
и нефтью баклажанных груш

успеваешь пройтись
под грозой в босоножках
не обременённый зонтом
и первыми сезонными простудами

 
* * *

Давай скажем лету вдогонку что-то весёлое?
Держи при себе
Свою щенячью радость купаний
В воде
Разных сортов посола,
Тщательно пережёвывай знакомый с детства вкус
(Будто пирожки с абрикосовым джемом)
Песни сверчков.
Задёрни шторами самое трепетное –
Острые лица в отсветах костра,
Печёную картошку,
Упорно желающую обгореть с одной стороны
И остаться сырой с другой.
Должно быть что-то ещё:
Благодарность за белые штаны,
Которые только в эту пору надеваешь…
Уместность быть тенью
Чтобы
Просто стоять себе вот так –
Под гроздьями звуков,
Среди ливня шагов
И улыбаться
От того, как другие примеряются
К спасению от жажды,
Теряют в мыслях формулу,
Как по пятнам пота на футболке
Определить широту твоей взлётной полосы.

 
* * *

Вкус человечества
Мог бы напоминать
Насыщенный томатный соус
(Нет, не потому, что кетчуп используют
В аматорских фильмах
Как заменитель крови) –
Густую жидкость,
Вспыхивающую во рту
Последовательностью вкусов:
Сперва солёный,
Потом сладкий
И последний –
Острый
Это был бы небрежно
Сделанный соус
Домашнего приготовления,
С примесями других
Овощей-приблуд,
Настойчивых,
Нет –
Даже навязчивых специй.
Они, набравшись смелости,
Застревают в зубах,
Прячутся в невидимых впадинах во рту,
Лежат бог знает сколько,
Выходят внезапно,
Будто говорит им кто-то:
«Ваш выход!»

 
* * *

Из чисто вымытых окон лето пускает солнечных зайчиков
Лето готовит стены из света и зноя
Лето надевает латы истомы и пота
Лето ищет равновесия твоих 36 и 6 с окружающим миром
Летом всегда молодеешь
Какой-то заиленный образ проглядывает сквозь тебя
Будто плёнка годов бледнеет на солнце
Становится прозрачней
Но как ни блуждай в этом недолгом Средиземье
Сентябрь не спускает с тебя багряного взгляда
Держит на цепи назгула Илью

Осень – королева ломбарда,
Где заложено обручальное кольцо.
Осень – большая сестра, что никогда не спит.

 
* * *

Дал Бог сакуру
для ленивых размышлений
и кофе –
для гипертонии,
и желудок коалы –
для смертельно ядовитой
листвы эвкалипта,
и людей,
что во время пандемиии
останавливаются возле тебя
и почти над ухом спрашивают:
«А что вы здесь фотографируете?» –
для невидимых разуму
причинно-следственных
путей.

Открываем форточки,
чтобы впустить в жильё
струны запахов
тюльпанов с нарциссами.
Этот апрель играет что-то
грустное и тревожное,
ритм никак не уловить.
Начинаем танцевать,
смущаемся от неловких
движений,
смягчаем растерянность
путешествием в Нарнию
кладовки,
где полно глазированных пряников,
купленных по скидке.

Карантинная скука
открывает дверцы,
вытягивает ящички
из людей,
будто они патетическая фигура
с картины Сальвадора Дали,
которая должна проветрить
внутреннюю темень.
Вокруг продолжается эстафета
«Кто самый беззаботный?»,
победители получают кратковременные вспышки
эндорфинов.

«Пять вещей,
которые вы сделаете после смерти» –
какой-то очередной опрос
выбегает к тебе,
как беззаботный шпиц.
Старательно сажусь за ответы:
«Пункт первый:
разыщу всех тех,
от кого моё сердце
круглосуточно гудит,
как улей с пчёлами,
для которых Бог не создал
зимы…»

 
* * *

Прежде чем писать эссе
«Как мы вышли из леса?»
следует проверить,
какая оценка стоит за предыдущее:
«Как мы в лес пришли?»
…
Эту игру
мы отыскали на чердаке.
Она так и называлась:
«1000 и 1 вопрос о лесе
для каждого и каждой,
который может вас обескуражить,
но вы не должны принимать это
близко к сердцу».
Винтажная обложка,
продранная бумага на коробке,
засохшие масляные пятна –
это явный знак,
что ей уже много лет.
Возможно, принадлежала кому-нибудь
Из дедушек или бабушек.
Отрезали всем
по куску пиццы,
нашлась бутылка
полусухого красного
и мы начали играть.
Лене попалось:
«Зачем нужен лес,
если нет в нём волка?».
Дмитрий вытянул:
«Верно ли, что каждый лес
когда-то был садом?»
У меня, кажется, было:
«Куда после смерти
попадает лесоруб?»…
Это было неинтересно и быстро надоело.
Пицца закончилась, и мы заказали ещё одну
с шампиньонами, с итальянскими травами.
Потом кто-то принёс коньяк.
Смотрели фильм о двух братьях,
заблудившихся далеко от дома.
Они побеждают злую ведьму,
расколдовывают девушку,
убегают из города мертвецов,
а потом оказывается,
что это субличности
немолодой миллионерши,
которая мечтает о сексе
с юным нарезчиком сыра
в гипермаркете…
Что там к чему –
времени выяснять не было.
Вечеринка закончилась,
а завтра уже понедельник.
Все разбежались,
Будто пчёлы с клумбы
в ноябре.
Я полз в автобусе
на окраину города,
и какой-то человек в зелёном пальто
жаловался в мобилку:
«Не так всё вышло,
как планировалось.
Но разве мы виноваты,
что не знали всего?»

 
* * *

Ноябрь кружит
около города,
как волк, выжидающий,
когда жертва обессилеет.
У меня появился кот,
и я слишком быстро привык
к этому факту,
хотя всё это пиздец как странно.
Жизнь,
задрав платье до колен,
будто хотела переходить реку
вброд,
вытанцовывает на длинных ногах
что-то такое,
что мне не повторить и после
бутылки текилы.
Сколько бы ни сидел на месте,
как анемичное дерево в лесу,
которое даже горизонт увидеть
не в состоянии –
ты всегда пилигрим.
Странствия сидят в твоих венах,
как засахаренный мёд в сотах.
Мир создан из расстояний.
Приближается ноябрь.