Критическая дерзость и бескомпромиссность: реальность или утопия…

24 октября 2020 состоялся круглый стол на тему «Критическая дерзость и бескомпромиссность: реальность или утопия».

В последнее время постоянно ведутся споры о том, какой должна быть современная литературная критика, на кого она направлена и кому может быть нужна. В связи с этим мы решили поговорить о сложном соотношении права на высказывание и учета литературного контекста, стремления как можно полнее высказать свою точку зрения и соблюдения личных границ пишущего, борьбы за качественную литературу и проблемы критической ангажированности. Возможна ли честная независимая критика или же неизбежно влияние на критика его личных отношений с участниками литературного процесса?

В обсуждении участвовали Игорь Дуардович, Константин Комаров, Анна Жучкова, Василий Ширяев, Михаил Гундарин, Тимофей Дунченко, Антон Очиров, Людмила Вязмитинова, Елена Сафронова, Ганна Шевченко, Лариса Йоонас, Владимир Пряхин. Модераторы дискуссии — Анна Голубкова, Татьяна Бонч-Осмоловская.

Обсуждались следующие вопросы:
1. Идеального критика можно было бы представить так: он\она сидит в полном одиночестве на острове, а ему\ей раз в неделю с самолета сбрасывают книги и еду. Но и тут все равно многое будет зависеть от уровня образования критика и его\ее предварительного круга чтения. И как же в этих условиях можно понимать термин «независимая критика»? От чего она не зависит?
2. Насколько в своей практике вы стремитесь к объективности мнения и каким образом преодолеваете (если ставите перед собой такую задачу, конечно) субъективность?
3. Пытаетесь ли вы осознать и рационализировать свои личные отношения с участниками литпроцесса? Как они влияют (если влияют) на вашу критическую стратегию?
4. Многие недооцененные (по их мнению) авторы любят рассуждать о всеобщей критической ангажированности. Как вы решаете эту проблему? Что вообще думаете по этому поводу?
5. Можно ли провести границу между бескомпромиссной литературной борьбой и личными нападками на того или иного автора?

Реплика Владимира Пряхина:

Я не профессиональный критик, но как редактор журнала «Тонкая Среда» и модератор портала «The Medium» постоянно вынужден давать оценку произведениям. Периодически я пишу рецензии, предисловия, послесловия, обзоры и т.п. тексты. И много читаю «критики». Поэтому поделюсь своим мнением.

1. Идеального критика можно было бы представить так: он\она сидит в полном одиночестве на острове, а ему\ей раз в неделю с самолета сбрасывают книги и еду. Но и тут все равно многое будет зависеть от уровня образования критика и его\ее предварительного круга чтения. И как же в этих условиях можно понимать термин «независимая критика»? От чего она не зависит?

Относительно независимым можно было бы считать критика, который не обращает внимание на отношение к произведению и автору других критиков, издателей, и на мнение тех, кто (возможно) «продвигает» произведения автора. И подавляет в себе дружеские (или наоборот)чувства по отношению к автору.

Кроме того, он материально независим от литературного процесса. Этот идеальный критик на практике реализуется только в той или иной степени.

Как преодолеть это — см. п. 2.

2. Насколько в своей практике вы стремитесь к объективности мнения и каким образом преодолеваете (если ставите перед собой такую задачу, конечно) субъективность?

Объективность (опять же, относительная) может быть достигнута только путем применения четко сформулированных критериев. Которые, конечно, зависят от того, где критик учился. И от его скрытой симпатии к тем или иным литературным приемам и школам. Критерии должны постоянно подвергаться ревизии, исходя из изменений, происходящих в обществе и литер. процессе.

Критик должен иметь этот (длинный) список критериев прямо перед глазами на столе и постоянно возвращать себя к нему. Часто насильно возвращать.

Кроме того, есть другая «критика». Это оценка (массового) читателя. «Это произведения хвалят в журналах, я прочитал. И оно невыносимо скучное» — часто говорит он. Нужно смотреть и на такие мнения, часто в них скрыто рациональное зерно.

3. Пытаетесь ли вы осознать и рационализировать свои личные отношения с участниками литпроцесса? Как они влияют (если влияют) на вашу критическую стратегию?

Личные отношения с участниками литпроцесса могут способствовать желанию глубже проникнуть в суть произведения, более тщательно анализировать его детали. И, конечно, изначально настраивают на вынесение положительной оценки. Этот процесс может быть подсознательным, сам критик может считать себя объективным и даже жестким.

Умение отделять личные отношения от оценки достоинств произведения зависит от уровня профессионализма критика, его уровня как личности. Т.е. это психологическая проблема.

Мне, как редактору «сюрреалистического» журнала, неоднократно приходилось отказывать друзьям в публикации их произведений, достойного уровня, но не подходящих по критериям жанра, и даже заводить для таких произведений отдельные блоки и страницы на порталах. Но не всегда у критика есть такая возможность. Это болезненный процесс.

4. Многие недооцененные (по их мнению) авторы любят рассуждать о всеобщей критической ангажированности. Как вы решаете эту проблему? Что вообще думаете по этому поводу?

Ангажированность есть и всегда будет, но она не так велика.

Эта проблема касается более тех авторов, которые «продвигают» не столько свои произведения, сколько самих себя, как «творческую личность», «профессионала», «недооцененный талант» или как просто привлекательного в самых разных смыслах человека. Иногда литературное творчество является для них только способом заявить о себе и/или своих идеях.

Другой случай — это когда предлагаемое произведение выходит далеко за рамки традиции жанра, эстетической и этической дозволенности. Это сложная ситуация, тут нужен индивидуальный подход. Нужно отделить художественные достоинства от эпатажа и прочих качеств, лежащих вне литературы (и искусства вообще). Это не всегда возможно в рамках литпроцесса, потому что в каждый момент есть некий тренд. Он меняется примерно раз в 10 лет. Но именно на этом поле рождается настоящее «новое».

5. Можно ли провести границу между бескомпромиссной литературной борьбой и личными нападками на того или иного автора?

см. п. 4

Реплика Елены Сафроновой:

1. Идеального критика можно было бы представить так: он\она сидит в полном одиночестве на острове, а ему\ей раз в неделю с самолета сбрасывают книги и еду. Но и тут все равно многое будет зависеть от уровня образования критика и его\ее предварительного круга чтения. И как же в этих условиях можно понимать термин «независимая критика»? От чего она не зависит?

При вопросах о независимости мне обычно вспоминается политический анекдот о Дне независимости – когда народ празднует то, что от него ничего не зависит. Я, конечно, шучу, но трюизм – в каждой шутке есть только доля шутки, остальное правда. Ведь и этот вопрос поставлен шутливо. В описанной ситуации критика-Робинзона тот действительно почти ни от чего не зависит – от чужих мнений, моды, веяний… Но, если углубляться в эту гипотетическую ситуацию, критик оказывается зависим от вертолета, который привозит ему книги и еду, то есть фактически дает возможность продолжать жизнь и работу. Автор вопроса не заострил внимание на этом аспекте, шутка есть шутка, а ведь, если эту тему развить, можно целую фантасмагорию написать – о критике, сосланном на необитаемый остров, обязанном писать, а где-то вдали неизвестные люди отслеживают то, что он напишет в рецензиях, и решают, вознаградить ли его за это или оставить без пищи… Скажем, я бы в такой ситуации оказаться не хотела. К счастью, в жизни скорее наоборот. Не знаю и не буду предполагать, есть ли среди нас критики, сидящие на зарплате, которая зависит от их точки зрения. Скорее наоборот: как в том анекдоте, от критиков ничего не зависит или мало что зависит. Это лейтмотивом звучит, скажем, на наших семинарах критики СПМ – ведущий семинара критики Дмитрий Бак постоянно повторяет, что ушла литературная критика в традиционном формате, когда слово критика, как Белинского, создавало или разрушало репутацию. Сейчас больше в ходу рекомендательная, «просветительная» критика, различные обзоры, уж не говоря об аннотациях. И в моей практике был зримый пример. В начале 2010-х я организовывала три круглых стола по литературной критике в Рязани. Два первых фактически свелись к обсуждению того, что от литературной критики ничего сегодня не зависит и почему так. А третий организаторы решили перевести в практическую плоскость и пригласили на него всех руководителей печатных и электронных СМИ города, чтобы ответили, нужна ли им хоть в каком-то формате литературная, книжная рубрика. Весомым ответом стало уже то, что из всех главных редакторов пришел только один – и то для того, чтобы представить собственный проект. Так что от критики мало что зависит, потому что огромным массам – причем не рабоче-крестьянским, а вполне образованным – она не нужна.

На этот вопрос у меня целых два ответа. Во-первых, я бы сказала, что объективность критика и есть его честная субъективность. Это когда ты высказываешь то, что сам думаешь о данном тексте, без оглядки на авторитет автора, на мнение большинства или столпов литературного процесса. На этом принципе и построена деятельность недавно сформированной Лаборатории критического субъективизма – в рамках обсуждений тех или иных рассказов мы не ставим себе задачу найти истину, но высказываем каждый свое мнение в уповании на то, что, сложенный вместе, этот десяток мнений даст более или менее цельную картину восприятия литературного произведения, покажет все или большинство возможностей его интерпретирования. Большего, как мне кажется, от критика и требовать нельзя. С некоторыми оговорками, скорее, не литературными, а правовыми, о которых я скажу, отвечая на последний вопрос.

Во-вторых, я полагаю, что в деятельности каждого отдельного критика объективность вообще невозможна. Можно сколько угодно рассуждать об остранении Шкловского, но как его применить практически, вот вопрос? Но я не филолог по образованию и не буду даже поднимать этот теоретический вопрос. Скажу о тех практических мерах, которые считаю достижением своей личной объективности. Я часто пишу о книгах, не входящих в условное поле «боллитры» – детективах (Микаэль Ниеми), приключенческих романах (Йосси Кински) и т.п. Я не отказываюсь писать рецензии на книги, изданные за свой счет или посредством электронных платформ (Галина Аляева, Ярослав Ашихмин, Тамара Жирмунская – из последних), на книги жителей провинции (Ирина Красногорская). Это моя собственная борьба за объективность: все книги имеют право на критический отклик, все книги могут быть рассмотрены, на каждую найдется свой критик. Но если я вижу, что о той или другой книге мне нечего сказать, я не берусь за рецензию. В данном случае я понимаю объективность как предоставление права высказаться другому, который, возможно, найдет в ней то, чего я не нашла. В моей библиографии не так уж много резко отрицательных рецензий, потому что я исхожу из правила: то, что мне не нравится, не обязательно плохо – просто это «не мое». Мне кажется, это объективный подход. Для примера: я понимаю, что «Анна Каренина» – великий роман, но я его не люблю, а среди классики о любви мне куда ближе «Джен Эйр».

Мне кажется простым ответ на этот вопрос. Я никого не… смешно, кстати, что глагол «хейтить» имеет в первом лице единственного числа ту же проблему, что глаголы «убедить» и «победить». Я не занимаюсь хейтерством ни в чей адрес, не ставлю себе задачи кого-то из авторов во что бы то ни было растоптать. Если это тоже считать «рационализаторством» отношений в литпроцессе, то это единственное его проявление в моем случая? И, поскольку я хейтерства принципиально не веду, во всем остальном я работаю без оглядки на личные отношения (а таковых у меня вообще мало). И если мое мнение не очень лестное, я его все равно высказываю, ибо совесть моя чиста – я не перейду дозволенной грани. Конечно, насчет моих рецензий встречались разные мнения, в том числе и те, что я была неоправданно строга или некорректна – но это та же самая субъективность. Но, думаю, к числу хейтеров меня даже самые отъявленные недоброжелатели не отнесут. И, кстати, у вышеупомянутых мною малоизвестных авторов я не раз встречала желание, чтобы их разобрали всерьез, указали на недочеты текста, что я обычно и так делаю, но приятно, когда люди сами понимают необходимость вдумчивого разбора, а не «себярекламы».

Я уже 21 год работаю в журналистике и все это время слышу о повсеместной ангажированности и продажности журналистов. Характерны два момента: 1) заявляют о чужой продажности, как правило, весьма беспринципные типы, не скрывающие собственной «двурушности» – по крайней мере, в моей эмпирике чаще всего было так, что людей судили по себе. 2) никто из заявителей не мог доказать эти свои тезисы. Ничем, кроме голословных аргументов. По поводу критики я думаю так же: те, кто любят рассуждать о критической ангажированности, способны доказать ее? Документами или другими объективными вещами, а не своими предположениями? Смею думать, что нет. По-моему, чаще обвинения в ангажированности построены на подмене понятий или на той же самой субъективности критика – если критику А. не нравится роман, который восхищает критика Б., то любой из этих двух критиков может, в принципе, обвинить «соперника» в ангажированности, в предвзятом мнении. Но смысл? Лично я такового не вижу. Я принимаю как должное то, что мое мнение не абсолютно, мое видение не единственно верное, и в многообразии критических мнений вижу прежде всего благо, а не зло. Значит, слава Богу, еще критики строем не ходят… И кстати, о недооцененных авторах. Насколько я представляю себе сегодняшний круг «обиженок», хотя бы наиболее громко о себе заявляющих, у каждого из них есть критики, кому их тексты нравятся, и это довольно известные критики с уважаемыми именами. Так что опять субъективность – одному нравится, другому не нравится, а вовсе не ангажированность. Только Кузьменков, кажется, никому не нравится, кроме немногих своих единомышленников – так он, слава богу, для этого сколько сделал!

Не только можно, но и нужно. Так понимаю, речь завуалированно заходит о хейтерстве? Это и есть те правовые аспекты, о которых я заговорила выше. На одном из ваших же предыдущих круглых столов вполне конкретно звучало, где кончается критика и начинается хейтерство – переход на личности, намеренные оскорбления, вторжения в частную жизнь, привлечение к обсуждению текстов абсолютно «левых» деталей вроде кожаного плаща и пр. Любой адекватный человек способен разграничить выпады в адрес творчества и выпады в адрес человека. Если взять недавнего юбиляра Ивана Бунина, он прекрасно осознавал эту грань. Отзывы о Марине Цветаевой, об Александре Блоке или даже о Максиме Горьком касаются лишь их поэтической либо прозаической манеры и уровня таланта. Цветаева у него – особа с «непрекращавшимся всю жизнь ливнем диких слов и звуков в стихах», Блок – «нестерпимо поэтичный поэт, дурачащий публику галиматьей», Горький попросту «чудовищный графоман». Тогда как определения в адрес Сергея Есенина («проспись и не дыши на меня своей мессианской самогонкой»), Анатолия Мариенгофа («пройдоха и величайший негодяй»), Валерия Брюсова («морфинист и садистический эротоман»), Зинаиды Гиппиус («необыкновенно противная душонка») или Михаила Кузмина, о внешнем виде и ориентации которого Бунин высказался в уничижительной форме, – это неприкрытый переход на личности. И все же Бунин не был хейтером, потому что все эти перлы увидели свет лишь в его воспоминаниях, много позже того, как большинство их объектов ушли из жизни. Так и сейчас: каждый, пишущий критику, понимает, до какого предела он говорит о творчестве и когда переходит на личности, и каждый сам для себя решает эту нравственную, точнее, безнравственную дилемму. Более того: мы прекрасно понимаем, когда кончается уже хейтерство и начинается сталкерство – преследование, угрозы, систематическое унижение уже не в сети, а в реале. В таких случаях предусмотрено даже правовое вмешательство – административная и даже уголовная ответственность. Другое дело, что мы не знаем, насколько четко будет работать этот механизм – но он существует хотя бы в теории. А завершить этот пункт выступления хочется фразой, которую в пору моего детства писали в общественном транспорте: «Совесть пассажира – лучший контролер». Совесть критика – лучший «блокиратор». К сожалению, есть критики, у которых он «отключен», и вопрос, мне кажется, стоит о том, называть ли их критиками или уже честно хейтерами.

И еще о практическом смысле хейтерства. Хейтеры могут сколько угодно поливать грязью условного автора Юзель Гухину, но обратит ли внимание на их усилия издательство, подписавшее с Гухиной договор? Может, даже наоборот: заключит договор на серию в тайной надежде, что хейтерство обеспечит постоянную «рекламу» ее книгам. Сплошь и рядом приходится слышать, что книги ругаемого автора читают, чтобы убедиться, настолько ли хейтеры правы. Если допустить, что кто-то эти книги из любопытства еще и покупает, то хейтеры даже, цинично сказать, полезны для этого самого ненавистного им издательского процесса. Что нисколько не оправдывает низкого начала самого хейтерства. Я говорю об этом, чтобы неких начинающих хейтеров отвратить от глубокого погружения в процесс.